Ставка на невинность (СИ)

Это все так нелепо, что меня начинает душить смех. Я смеюсь всю дорогу до комнаты и даже тогда, когда Герман закрывает ее уже изнутри. Смеюсь и не могу остановиться.

Не сразу я замечаю, что Бергман разглядывает меня со странным выражением.

– Что? – все еще хихикая, спрашиваю я.

– Левина, а Левина…

– Да?

– Мне нужна компенсация. Прямо сейчас.

Глава 29. Вся грядка в сборе

– Почесать тебе спину? – похохатываю я.

– И это тоже, – соглашается Бергман, делая шаг ко мне. – Но этого недостаточно.

Мне драпать некуда, я и так стою, прислонившись к двери.

Да и прямо сейчас мне совершенно не хочется убегать.

Магия момента, и в кои-то веки Бергман ничего не портит.

На задворках сознания зудит мысль, что не надо нам целоваться, но её запинывают гормоны. Все еще улыбаясь, я сквозь опущенные ресницы наблюдаю, как Герман склоняется ко мне, и…

Дверь за моей спиной начинает содрогаться от стука...

Выражение лица Бергмана непередаваемо!

– Полиция нравов, чтоб ее… – досада настолько неприкрытая, что я опять смеюсь.

– Я принесла рубашку на смену, – извещает нас Роза Моисеевна.

Я отлепляюсь от своего места, чтобы пропустить ее, но Герман приоткрывает дверь лишь только на узкую щель, достаточную только для того, чтобы просунулась рука с вешалкой.

– Ну, мама! – свирепо ревёт Бергман, рассмотрев принесённое.

Блузка как блузка. Чего ему не нравится?

– Зато чистая и сухая! – отвечает ему Роза Моисеевна под ржач Эльки на заднем фоне.

Гера захлопывает дверь и сверлит меня взглядом.

– Смешно тебе? Это семейный артефакт, реликвия, можно сказать. Она в этом совратила второго мужа и чуть не выдала замуж рыжую!

– Я не понимаю, и чем ты таки недоволен? – раздается из-за двери, и по звуку становится понятно, что Роза Моисеевна прижалась ухом, чтобы подслушать. – Красивая блузка, приятно посмотреть!

Элькина реплика ничуть не лучше. Давясь от смеха, она подсказывает:

– Ба! Надежнее было бы оставить эту парочку там и не трогать, авось завтра бы в ЗАГС заявление понесли.

– Не учи ученого, – огрызается бабуся. – Надежнее, это когда до свадьбы не дают! Смотреть, но не трогать! О! Давид! Ты наконец-то пришел! Не прошло и года! Я в бинокль видела, ты уже час, как дома, и только сейчас соизволил появиться! Кому нужны пожилые люди, правда?

Роза Моисеевна переключается на нового гостя.

Я уже больше не могу… С подвыванием я сползаю вниз.

– Видишь, какие люди меня окружают? – сопит Бергман.

Почти успокоившись, протягиваю руку:

– Давай сюда свою легенду.

Но Гера подает мне не вешалку, а ладонь, чтобы помочь подняться.

Почему-то этот невинный жест выходит таким интимным, что я смущаюсь и, оказавшись на ногах, сразу отворачиваюсь, чтобы Бергман не прочитал ничего по моему лицу.

Стянув рукава, я изнутри пытаюсь снять чудовищный свитер так, чтобы колючей шерстью не возить по лицу, и мне почти удается. Но петли крупной вязки зацепляются за сережку.

– Что? – реагирует Герман на мой писк, и голос его звучит над самым ухом.

Он подошел поближе, чтобы рассмотреть?

От этой мысли у меня побежали мурашки.

– Я зацепилась, а он тяжелый, – не очень понятно объясняю я, но Бергман ориентируется в ситуации почти сразу.

Чтобы помочь, он запускает руку под свитер, только я его уже почти до конца сняла, и Бергману приходится действовать снизу.

Мать моя женщина!

Определенно блузон Розы Моисеевны устарел, новый писк в соблазнении – свитер сторожа Васи.

Широкая ладонь скользит вдоль спины, проходится между лопаток по кошачьему местечку, вверх к шее, и это больше всего напоминает ласку.

Бергман стоит вплотную, я чувствую, как касается обнаженной спины его свитер, вдыхаю его парфюм и, как только Гера справляется со своей задачей, я, вынырнув из плена, ощущаю, как шевелит мои волосы его дыхание.

– А тебе спинку не почесать? – шепчет он мне на ухо, и я плыву.

Не дожидаясь моего ответа, его руки снова проходятся по спине, ребрам, перебираются на живот…

– Ах ты паразит! – врывается в нашу идиллию вопль снаружи.

– Это она Давиду? – хрипло спрашиваю я, пытаясь разрядить обстановку.

– Вряд ли… – Бергман неохотно выпускает меня из хватки, и я тут же накидываю на себя блузон Розы Моисеевны.

Герман пристально разглядывает меня пару минут, страдальчески вздыхает, а выйдя из комнаты, он первым делом отбирает очки у того прыщавого парня.

– Но я так ничего не вижу! – возмущается тот.

– И в этом твое счастье, – ворчит Бергман. – Зато на фотке не будешь таким задротом.

Ну прозрачный блузон, но на мне же лифчик!

Не успеваю я додумать эту мысль, как меня заматывают в отобранный у Розы Моисеевны шарф.

– А это зачем?

– Чтобы израильские родственники не радовались чересчур сильно, – отрезает Герман.

– А кого тут убивали? – спрашиваю я Эльку, которая уже не пытается никого фотографировать. Она забралась с ногами на подоконник и взирает на происходящий вокруг бедлам.

– Олега. Но еще не доубивали… Процесс в разгаре…