Читаем Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг полностью

Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг

Ценное в поэме “Владимир Ильич Ленин” – не дифирамбы в адрес Ленина и коммунистической партии, а предупреждение, что после смерти Ленин превратится в икону. Ленин, которому поклоняется Маяковский, – “обыкновенный мальчик”, родившийся в русской провинции, выросший и ставший “самым человечным человеком”. Если бы он был “царствен и божествен”, Маяковский наверняка протестовал бы и “стал бы в перекоре шествий, / поклонениям / и толпам поперек”.

Я б нашел слова проклятья громоустого,и пока растоптан я и выкрик мой,я бросал бы в небо богохульства,по Кремлю бы бомбами метал д о л о й!

Больше всего Маяковский опасался, что к Ленину, как и к Марксу, будут относиться как к “замурованному в мрамор, гипсом холодеющему старику”. Здесь он отсылает к “IV Интернационалу”, в котором Ленин описывается как застывший памятник:

Я боюсь, чтоб шествии и мавзолеи,поклонений установленный статут,не залили б приторным елеемленинскую простоту, —

предупреждает Маяковский, забывая, что своей семидесятипятистраничной поэмой он сам способствует такому развитию.

Опасения, что Ленин после смерти будет канонизирован, были глубоко осознанными – и обоснованными. Прошло совсем мало времени, и Госиздат (!) начал рекламировать гипсовые, бронзовые, гранитные и мраморные бюсты вождя “в натуральную и двойную величину”. Бюсты тиражировались с оригинала, выполненного скульптором Меркуловым – упомянутым Маяковским в поэме “Рабочим Курска”, – и с разрешения Комиссии по увековечению памяти В. И. Ленина. Целевыми группами были “госучреждения, партийные и профессиональные организации, кооперативы и проч.”.

Лефовское чествование мертвого вождя носило другой характер. Теоретический раздел номера 1 (5) “Лефа” за 1924 год посвящался языку Ленина. Среди авторов были выдающиеся формалисты, как, например, Виктор Шкловский, Борис Эйхенбаум, Борис Томашевский и Юрий Тынянов, чьи работы представляли собой новаторские попытки проанализировать язык политики с формалистических позиций. Для них Ленин был “деканонизатором”, который во имя эффективности языка “снижал высокий стиль” и т. п. Такое стремление к доходчивой простоте совпадало с теоретическими амбициями лефовцев, но резко контрастировало с канонизацией Ленина, начавшейся, едва остыло его тело.

Весь номер “Лефа” был, по сути, полемическим выпадом против подобного развития: эссе о языке Ленина – косвенным, передовица же – совершенно открытым. Ссылаясь прямо на рекламу бюстов Ленина, редакция “Лефа” в программном заявлении “Не торгуйте Лениным!” обращалась к властям со следующими призывами:

Мы настаиваем:Не штампуйте Ленина.Не печатайте его портретов на плакатах, на клеенках, на тарелках, на кружках,на портсигарах.Не бронзируйте Ленина.Не отнимайте у него его живой поступи и человеческого облика, который он сумел сохранить, руководя историей.Ленин все еще наш современник.Он среди живых.Он нужен нам, как живой, а не как мертвый.Поэтому, —Учитесь у Ленина, но не канонизируйте его.Не создавайте культа именем человека, всю жизнь боровшегося против всяческих культов.Не торгуйте предметами этого культа.Не торгуйте Лениным.

После возвращения из Берлина в мае 1924 г. Маяковский встретился с японским писателем Тамидзи Наито. За столом рядом с Маяковским и Лили сидит жена Сергея Третьякова Ольга, слева от Наито (в центре) стоят Борис Пастернак и Сергей Эйзенштейн, справа – советский дипломат Арсений Вознесенский.

Учитывая, до каких масштабов будет впоследствии раздут культ Ленина в Советском Союзе, можно сказать, что текст по своей проницательности сродни пророчеству. Однако читатели “Лефа” его так и не смогли прочесть. В содержании журнала указывалось, что номер начинается с 3-й страницы передовицей “Не торгуйте Лениным!”. Но в основном тираже эта страница отсутствовала, а пагинация начиналась со страницы 5. Руководство Госиздата, отвечавшее за распространение “Лефа”, пришло в ярость из-за критики по поводу рекламы ленинских бюстов, и передовица была изъята. Она чудом сохранилась в нескольких обязательных экземплярах, которые успели попасть в библиотеки прежде, чем заработали ножницы цензуры.