Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг

Резонно предположить: Маяковский по-прежнему утверждал, что любит Татьяну, но проблем было слишком много, все слишком запуталось и как-то само собой сходило на нет. “Я думала, что он не хочет брать на себя ответственность, сажать себе на шею девушку, – вспоминала Татьяна впоследствии. – Если бы я согласилась ехать, он должен был бы жениться, у него не было бы выбора. Я думала, может быть, он просто испугался…”

Такому толкованию ситуации противоречат слова Лили о том, что Маяковский намеревался в следующем году поехать “в Бразилию (т. е. в Париж)”. Если он оставил надежду жениться на Татьяне, то у него не было причин планировать поездку в Париж. Но почему он не поехал осенью 1929 года? Почему он не упоминает “крылышки” в октябрьском письме, которое вместо этого содержит следующую загадочную фразу: “Нельзя пересказать и переписать всех грустностей, делающих меня еще молчаливее”. Его “молчаливость” замечала и Нора, и по ее словам, Маяковский вернулся с Кавказа в крайне дурном настроении: “Он был чем-то очень озабочен, много молчал. На мои вопросы о причинах такого настроения он отшучивался”.

Что это были за “грустности”, сделавшие его “еще молчаливее” и о которых нельзя было упоминать? Из всех неясных моментов биографии Маяковского самые загадочные обстоятельства связаны с его несостоявшейся поездкой в Париж.

Несомненно одно: Лили не хотела, чтобы Маяковский женился на Татьяне, и делала все возможное для того, чтобы этому помешать. Но что именно она предпринимала? Ограничивалось ли ее противодействие “жестокими разговорами” и распространением “сведений” о том, что Татьяна оставила его ради другого? Или, желая его остановить, она решилась на более серьезные меры?

Долго бытовало мнение, что Маяковский не поехал в Париж, потому что ему отказали в заграничном паспорте. Но, чтобы получить отказ, надо сначала подать заявление, а такой документ в советских архивах не сохранился. Лили была готова отдать “руку на отсечение”, что “никогда не было отказа” – по той простой причине, что он никогда не подавал прошения. По ее утверждению, о том, чтобы Маяковскому отказали в оформлении выездных документов, не могло быть и речи: “Он в любой момент мог поехать, куда он хочет, в любую часть земного шара”. (Лили имела в виду, что Маяковский мог получить советский заграничный паспорт, – однако “поехать, куда он хочет”, поэт не мог, поскольку некоторые страны, например Великобритания, его не впускали.)

Таким образом, многое говорит в пользу того, что Маяковский не подавал заявления на заграничный паспорт, потому что решил не ехать в Париж. Но почему в таком случае он так решил? И по собственной ли воле? Разумеется, нет. Скорее всего, Маяковскому действительно отказали в выездной визе, но это было сделано в устной форме – ему дали понять, что подавать документы бессмысленно. “Отказ в заграничной визе был сделан издевательски, – вспоминала Галина Катанян. – Его заставили походить. И отказали так же, как остальным гражданам Советского Союза, – без объяснения причин”.

Историю о мытарствах Маяковского Галине Катанян рассказал человек, который случайно встретился с Маяковским, когда тот выходил из здания ОГПУ на Лубянке: у поэта было “страшное лицо”, и он не поздоровался, хотя они были знакомы. В послужном списке Михаила Горба значилось не только знакомство с Маяковским, но и многолетняя работа в ОГПУ. Возможно, он познакомился с Маяковским и Бриками, когда в 1926–1928 годах был советским агентом в Берлине. Осенью 1929-го он исполнял обязанности заместителя начальника иностранного отдела ОГПУ и отвечал за советскую агентуру во Франции – если кому-либо и были известны обстоятельства несостоявшейся поездки Маяковского в Париж, то именно ему. В любом случае, если мы хотим найти ответы на вопросы, связанные с ней, то искать их надо на Лубянке.

Сноб, Яня и Зоря

Маяковский мог поехать “куда он хочет” главным образом потому, что пользовался защитой ОГПУ. Для лефовцев и им симпатизирующих общение с представителями службы безопасности не было постыдным, напротив: чекистов считали героями в общей борьбе за победу коммунизма. Оценивать отношение советских людей к ОГПУ исходя из сегодняшних знаний о чистках тридцатых годов крайне неисторично.