— И это нормально, — сказал он. — Теперь ложись обратно, как хорошая девочка.
— Пошёл ты, — сказала я, делая именно то, что он сказал. Я перевернулась на бок. — Так что там за история с твоими родителями, Чарли?
Мне вдруг захотелось узнать больше о своём партнёре по преступлению.
— Я знаю основные моменты: парень твоей мамы — отстой, и они ждут ребёнка. Но ты никогда не вдаёшься в подробности, а я вечно ною об этом.
— Это скучная хрень, — сказал он, но по его тону я поняла, что он изо всех сил пытается звучать скучающим. — После развода мои родители полностью сосредоточились на своём будущем, никогда не оглядываясь назад. Мой папа снова женат и ожидает ребёнка от своей жены, а моя мама отчаянно пытается сделать то же самое с Кларком. И теперь у них будет ребёнок.
Я не хотела давить, потому что меньше всего мне хотелось напоминать ему о несчастье, но внезапно я обнаружила, что жажду узнать предысторию Чарли.
— Тебе нравится жена твоего отца?
— Она кажется достаточно милой, хотя по правде я приезжаю к ним только два раза в год, так как же я узнаю?
— Да, вот почему так? — Я стянула с себя носки под одеялом и сказала: — Я не хочу звучать как нытик, но я не понимаю наших отцов. Все в мире ведут себя так, будто это нормально и в порядке вещей, но для меня кажется абсолютно странным, что родитель может спокойно жить в совершенно другом штате, чем его ребёнок.
— Но у них есть обязанности, Бейли, — сказал он, его голос был полон сарказма. — Карьера, недвижимость и членство в фитнес-клубе, которые они не могут просто отменить.
— Чушь собачья, — фыркнула я и представила приятелей моего папы по гольфу. — Я не прошу быть центром его вселенной или чего-то ещё, но разве их не должно беспокоить, что они никогда нас не видят? Разве их сердца не должны сжиматься каждый раз, когда они представляют наши лица?
— Очкарик, — сказал Чарли, и в его глубоком голосе послышались нежные, сочувственные нотки. — У тебя сжимается сердце каждый раз, когда ты представляешь лицо своего отца?
Мы редко были серьёзны, но в этот раз, наверное, из-за усталости, я решила отступить от нашей обычной манеры общения и быть откровенной.
— Каждый раз, — сказала я, чувствуя, как в меня закралась меланхолия, вспоминая, как звучал смех моего отца. Он смеялся как Санта, медленно, глубоко и громко, и часть меня задавалась вопросом, знает ли он вообще, как звучит мой смех. У меня пересохло в горле, когда я объяснила: — Это похоже на панику, будто я боюсь, что если не увижу его в ближайшее время, то забуду, как он выглядит. Или он забудет обо мне.
— Милая, — сказал он, и это заставило меня сморгнуть слезы в темноте. Слово «милая» из уст Чарли, было нежным и успокаивающим, и так сильно ударило по мне эмоционально, что мне пришлось притвориться, что я не слышала этого.
— Стоп, я в порядке, — сказала я, мой голос был напряжен.
Такая нежность могла уничтожить меня.
— Это нормально — не быть в порядке. Когда ты последний раз с ним разговаривала?
Моё сердце вдруг начало биться немного сильнее, когда я сосредоточилась на главном, на чём так избегала концентрироваться.
— В том-то и дело. Некеса указала на то, что инициатива всегда исходит от меня, что я та, кто звонит и пишет ему первой, поэтому я решила доказать ей, что она неправа. Я решила подождать, пока он
— О, черт, — сказал он. — Сколько времени прошло?
Я сглотнула. — Четыре месяца и три дня.
Он ничего не сказал, и я почувствовала себя глупо. Я знала, что Чарли не осуждает меня, но я осуждала себя сама. Я была гребаной старшеклассницей, черт возьми, и было просто смешно, что я тосковала по своему отцу, как детсадовец, сосущий палец.
Раскладной диван прогнулся, а затем его руки обхватили меня так по-чарлиевски, что я рассмеялась от удивления. Перекинув через меня ногу, он прижал меня к себе и пробормотал: — Как я могу спать, когда здесь творится такой кавардак?
— Чарли, — я рассмеялась. — Иди спать — я в порядке.
— Нет, — сказал он, усиливая хватку. — Ты не будешь в порядке, пока Чарли не обнимет тебя крепко-крепко на твёрдую десятку, поверь мне.
Я начала хихикать. — Ты идиот.
— Твои волосы пахнут хвоей, — сказал он, глубоко вдыхая. — И отчаянием.
— Ты знаешь, как пахнет отчаяние?
— Ещё как.
Мы оба притихли, но было комфортно.
Я лежала там, грустная и расслабленная в его объятиях, и не хотела говорить, двигаться или делать что-то, чтобы изменить этот момент. Сердце бешено колотилось, когда он держал меня в объятиях. Это чувство стало привычным, но ничто не сравнится с ощущением безопасности, которое я испытывала окутанная его заботой, как тёплым одеялом.
Я почти подумала, что он спит, пока Чарли не сказал: — Мне жаль, что твой отец эгоистичный засранец.
— Нет, он не такой, — сказала я, закрыв глаза, внезапно почувствовав себя уставшей. — Он просто очень занят.
— Ты заслуживаешь лучшего, — сказал он, и в его голосе прозвучала обида за меня.