Замечаю, что аксакалы, не смотря на свою худобу и небольшие размеры ели «не в себя» – много и обильно. Как в них влазит сколько, только подумал я. Позже они стали вставать из-за стола и поочередно ходить за шалаш. Прийдя за стол снова как голодные, ели и ели. Я непонимающе смотрел на зам боя, который слегка захмелев, подморгнул мне, мол, потом расскажу.
Через два часа сидя в машины по дороге на заставу, Гришин пояснил:
– Они много едят, потому что… это… ну срыгивают съеденное.
– Не понял, – сказал я, поглаживая надутый живот.
– Ну, блюют они. Поели, поблевали, снова поели. Обычай такой. Типа у них много мяса, могут себе позволить, понял?
– Не понял, что за дурость такая.
– Ладно, Азия дело тонкое Эдюха, – ответил зам бой, глядя осоловевшими глазами в окно.
На следующий день на заставе баня. Баня – событие ритуальное, его стараются провести на качественном уровне. В субботу с обеда, начинается готовка. Два специально выделенных человека колют дрова, таскают воду, вяжут веники, топят баню. Первый пар снимает старшина – большой любитель парилки. В это время в баньку не зайдёшь, вползать надо – такое пекло, не каждый выдержит. Парится наш старшина Орлов так, что перепонки от пара гудят, и кожа мурашками покрывается. Я пытался париться с Орловым, но постоянно выскакивал с парилки как заяц, вызывая неудовольствие прапорщика – пар выпускаю.
Через час Орлов красный как рак принёс флягу, где загодя заквасил сухари с изюмом. Аккуратно выливая забродивший квасок в черпак, разводил его кипятком и ловко метал на горячие камни. В воздух моментально вырвалась густая струя обжигающего, пахнущего хлебом пара. Орлов ещё дважды проделал эту немудрёную операцию, от которой меня накрывало раскаленным воздухом. Так крепко я еще никогда не парился. Сидя на нижней скамейке, дышал себе в ладошки и потирал уши. Орлов шутил:
– Кто слаб на баню, дохляк и в жизни, так что привыкай. Я привыкал. На улице стояла бочка с прохладной водой, с которой мы обливались ведрами. Это была самая приятная часть программы.
Пришел Гришин, я уже весь обмяк, приятно кружилась голова. Сидя на лавочке, пил чай, на травах и наблюдал за старшиной, который был похож на худого тигра. Он только разошёлся и пошел по второму кругу с зам боем. Они громко смеялись и шутили надо мной. После нас пошел париться остальной личный состав. На заставе был праздник.
В одну из последних ночей на заставу поднимают по тревоге. Вместе со всеми торопливо собираюсь, тщетно стараясь унять нервное возбуждение. Рукав не влазит в ХБ, пуговицы в петли не лезут, сапоги вдруг малы стали. В коридоре уже топот, построение. Бежим куда-то в ночь, спотыкаясь и цепляясь за деревья. Сердце колотится как бешеное, кровь шумит. Зам бой в тревожной группе, я опять в заслоне.
Добравшись до места, мы, заблокировав все входы и выходы из предполагаемого района нахождения нарушителя, прочесывали местность. То, что днем было таким привычным, в темноте будто изменило привычный облик: деревья выросли в размерах, камыш стал гуще, кочки больше.
Прутья кустов царапали до крови и норовили попасть в глаз. Я споткнулся и упал. Встал, побежал опять. Луч фонаря, неожиданно яркий и четкий высвечивал из темноты какие-то сказочные персонажи. У меня из-под фуражки струился пот и слепил глаза. Как обычно связь потеряна.
Радист вновь и вновь прикладывался к микрофону, встряхивал рацию, напрасно греша на какой-нибудь отошедший контакт, шевелил в гнезде антенну. Но вопросы по-прежнему безответно летели в пустоту и гасли в ночи. Наконец-то – связь. Сработка – кабаны, можно расслабиться, но мы в заслоне допустили ошибку, перерыли не тот участок. Позже прямо на границе Гришин нас распекал:
– Где вы перекрыли границу? Где связь? Вам не границу охранять, а сарай сторожить! Да и то пустой, потому что полный никто не доверит…
Старший лейтенант не кричит, говорит жёстко и обидно:
– Может, кому из вас безразлична охрана границы? Может, дембеля слишком рано стали посматривать в сторону каптёрки? А может, сразу доложить в отряд, что мы ни на что не застава, а детский садик и выдайте нам памперсы? Зам бой знал, куда метит. Для пограничников нет святее чувств ответственности и достоинства.
Гришин посмотрел на часы и говорит старшине:
– Через двадцать минут личному составу быть в расположении заставы. Небольшой марш-бросок для встряски мозгов!
– Есть марш-бросок для встряски мозгов! – полусерьёзно-полушутливо отвечает старшина и с особым шиком берёт под козырёк.
Мы бежали в сторону заставы. Черная афганская ночь непроглядным покрывалом застилала реку и окрестности. Было тихо, только брякало снаряжение и автоматы. Даже собаки в селе замолчали.
Из-за туч внезапно, без предупреждения, вышла полная луна. Сразу стало светло, Амударья отсвечивала резким серебром. Все предметы приобрели четкость. Странная природа какая, – подумал я, – только что чернота была, хоть глаза выкалывай, а луна вышла – и пожалуйста, в книгу читать можно. На душе стало легче, бежать стало не тяжело. Мы словно ангелы с автоматами парили над землей, охраняя ее покой…
Заключение