Или остались?
– Жрать хочешь? – спросил неуверенный голос.
Синклер со стоном открыл глаза. Голова болела. Он ощупал ее и обнаружил огромную гематому – на том месте, куда его ударил рукояткой Коршун. Все тело болело после побоев. Но хуже всего было ощущение электрического тока от удара тазером. Оно отзывалось в теле фантомной болью. Синклера подергивало. При каждом подергивании внутри что-то панически выло. Он погасил страх усилием воли. В голове звенело и гудело, словно его засунули в колокол.
«Тишины хочу, тишины. Нервы, что ли, обожжены? Тишины хочу. Тишины», – напел он про себя.
– Жрать, говорю, хочешь? – повторил голос.
– Хочу. Дай, пожалуйста, – ответил Синклер.
Он сел на пол и понял, что находится в небольшой комнате. В углу стояло ведро. В другом углу валялся слежавшийся матрас. В камере не было света, он пробивался только сквозь дверную решетку. Пахло дерьмом и многолетней пылью. Условия не княжеские, но лучше так, чем в зиндане.
Голос принадлежал скучающему часовому. Часовой с любопытством и страхом таращил глаза из-за дверной решетки. Остроглазый кудрявый парень с тонкой шеей и большим кадыком. Такой тощий, что его самого хотелось накормить.
– Только не дергайся, мужик, – предупредил тощий парень. – Вокруг тебя бетона толщиной метра в полтора, а то и два. А эту дверь тараном не выбьешь. Так что не вздумай. Я имею право тебя пострелять в любой момент, и мне ничего не будет. Виталий Александрович лично сказал. Потому что ты опасный.
– Да, я опасный, – согласился Синклер.
«В основном опасный для себя самого», – подумал он.
– А вы как люди едите? Или каких-нибудь пауков там, крыс? У нас тут есть пауки, много, – сказал часовой. – Спать ложишься, смотришь – сверху пидор восьминогий сидит. В толкан идешь – на ободке сидит, пырит. Арсенал открываешь – и там говнюк какой-то со жвалами. Но капитан запрещает их трогать. Говорит, деньги приносят.
Подозрительность в его голосе причудливо смешивалась с восхищением пленником.
– Кто – мы? – спросил Синклер.
– Ну, вы. Куклы, – пояснил часовой. – Ты же тот самый упырь, который хотел, чтобы нас Распутники завоевали. Пришел из Москвы, расстрелял пост, потом напал на князя, что-то украл еще, сортир поджег.
Последнее обвинение окончательно доконало Синклера.
– Какой сортир? – измученно спросил он.
– Офицерский, – сказал часовой. – Или это не ты поджег?
– Не я.
– А чего он тогда сгорел?
– Поджег кто-то, – сказал Синклер.
– Ну ладно, ладно, – сказал часовой.
По скептичному тону Синклер понял, что часовой ему не верит. Боец замолчал и принялся нежно гладить цевье автомата. Наверное, бойцу казалось, что так он выглядит грозно.
– Правда, не жег, – сказал Синклер.
– Да мне наплевать, – сказал часовой. – Все равно нам туда ходить нельзя. А вот Распутников я не одобряю. У меня брат воевал Распутников, а они его убили. Тебя, дядя, казнят скоро, наверное. Вы когда умираете, вы куда попадаете? В ад? А тушка как, просто гниет или распадается в пыль? Типа темная энергия? Или как?
– Я не эмиссар. Я человек, – сказал Синклер. – Я умру. Как обычный человек.
– Вот и посмотрим, – примирительно сказал часовой. – Народу много придет! Говорят, полгорода. Всем интересно.
– Раньше я посмотрю. Как ваш город. Разрушат эмиссары, – сказал Синклер. – Несчастные идиоты.
«Вообще-то надо отсюда валить. Расклады в любом случае нехорошие. Или казнят, или оставят здесь, в клетке. И тогда уж лучше казнь», – подумал он.
– Ты мне, дядя, по ушам-то не езди, слыхали, знаем, – засмеялся часовой. – И эмиссары придут, и хреномиссары, и черт лысый с жабой на закорках, и хрен горбатый с горы проклятой.
На этом часовой решил завершить общение. Он прогремел заслонкой и ушел от двери. Стук тяжелых сапог о бетон затих. Синклер остался в темноте.
«Звук запаздывает за светом. Слишком часто мы рты разеваем. Настоящее – неназываемо. Надо жить ощущением, цветом», – подумал он.
Если ты попал в тюрьму, то в первую очередь надо прикинуть, сколько есть времени. Синклер несколько раз попадал в тюрьму. Но не в городе, куда со дня на день придут тьмы эмиссаров. И не по обвинению в провокации, за которым следует скорая казнь. Стало быть, со временем выходило плохо. Очень плохо выходило со временем.
Часовой предупредил про метры бетона и про толстую дверь. Но Синклер все равно обшарил всю камеру. Он искал медленно и вдумчиво, прощупал буквально каждый квадратный сантиметр. В одном месте бетон раскрошился. Кажется, туда был вбит колышек или пробка. В темноте не было видно. Синклер воспрял духом.
Из одежды на нем оставили только майку, свитер грубой вязки и брюки с многочисленными карманами, где Синклер любил прятать полезные вещи. Разумеется, карманы были пусты. Однако приставы князя забыли снять кольцо. При определенном усилии это кольцо разворачивалось в полоску крепкого металла с заостренными краями. Среднестатистический человек кольцо бы не разогнул. Синклер же справился с ним за тридцать секунд.
Получив скрепку, он стал ковырять бетон вокруг колышка или пробки, черт знает. Подцепить удалось на удивление быстро. Но тут Синклера ждало разочарование.