Стеарин. Продолжение. Разные тексты

Итак, и так, так, так, именно так, так, да, так…

мы стояли около вокзала, и Вова громко смеялся, прямо сказать, хохотал, ржал во всю глотку и взвизгивал даже, а я пил из горла, а тут мент подошел и спросил, ну ты чего заливаешься, а Вова его послал сквозь смех, и это он зря, потому что мент дубинкой своей долбанул Вову, и Вова попятился и еще хихикнул, как заведенный, а мент двинул его дубинкой второй раз и толкнул вдобавок, и Вова упал, а дубинка твердая и прямая, как восклицательный знак, а Вова воскликнул, поскользнувшись и упав, ну ты что, козел, а мент размахивал дубинкой уже вовсю, вошел в раж, а я убежал, зная, что дубинка твердая, как восклицательный знак, как вставший, а Галя обиделась и сказала, что если не можешь так, то давай пальцем, а он пьяно икнул и выматерился, интонационно поставив в конце восклицательный знак, как символ собственного мужского достоинства.

О чем это? А? Ну, я не знаю, право слово, не знаю, да… Владимир Алексеевич сидел на скамейке, сгорбившись, как вопросительный знак; он угрюмо смотрел себе под ноги, не замечая, казалось, ничего вокруг; серое набухшее небо то и дело роняло несколько капель, обещая рассыпаться унылым бесконечным осенним дождем; прохожие торопились пересечь открытое пространство и укрыться в магазинах, подъездах, троллейбусах, но Владимир Антонович неподвижно сидел, сгорбившись, как вопросительный знак; холодный ветер шевелил остаток листвы на деревьях, и буро-коричневые листья падали на землю, и по шуршавшему ковру бегали взъерошенные дети в разноцветных куртках, и прохожие оглядывались на громкие крики и улыбались чему-то своему, каким-то своим воспоминаниям, а Владимир Андреевич сидел, сгорбившись, как вопросительный знак, не обращая внимания на шум и беготню у себя за спиной, а солнце, выглянув из-за тучи, на мгновение пригрело трех голубей, склевывавших крошки около скамейки, на которой сидел Владимир Александрович, сгорбившись, как вопросительный знак.

И – раз, и еще раз, далее – как получится, так или иначе, вообще-то и…

быстро взглянув, проходит мимо; глаза, как двоеточие, упавшее набок, прямая линия носа и нежная линия губ, в овал лица вписанные слова; и всё же она проходит мимо, быстро взглянув, вздрогнув, и уходит, как сквозь двоеточие, и идет между стволами деревьев; лесная тропинка пересекает просеку, извивается, мощные корни выпирают из земли, образуя петли и полукруги, а она проходит, быстро взглянув из-под изогнутых бровей, и удаляется; в небе остается двоеточие проплывающих облаков, в траве – запах земляники, а она – в чешуе отблесков, в панцире света, в броне воздуха, в лучах солнца проходит между стволами деревьев, быстро взглянув, и ее следы, как упавшее двоеточие, сквозь которое видны грозовые лиловые тучи, светлеющие по краям.

Вот и все, пожалуй, тем не менее, так уж получилось, все-таки…

в последних строках моего письма позвольте Вам напомнить, что нельзя забывать о точке, которая располагается на ладони, там, где сходятся указательный и средний пальцы, именно туда попала пуля, когда я вскинул духовое ружье, а Вова поднял руки, закрывая лицо, а я нажал на спусковой крючок и выстрелил, а Инга что-то кричала, прижимая к груди какие-то тряпки, а потом я ударил его прикладом наотмашь, и он упал, а Инга продолжала кричать, когда я стащил ее с кровати на пол и начал бить ногами, стараясь попасть по животу, и мелкие точки покрывали ее большие груди, мелкие точки сливались в одну, и точка заслоняла свет и надвигалась, надвигалась, и вот теперь я пишу Вам в последний раз, простите, тетенька, подлеца, пора поставить точку, жизнь завершилась, завтра уезжаю, не скажу, куда, в некую географическую точку, не ищите меня, Арнольд – и он с усилием нажал на бумагу, и чернила образовали огромную кляксу, изображавшую конец пути, символическую черную точку.

Случайная пьеса

Занавес поднимается.

На сцену выходитПырск.

Пырск. Пырск! Пырск? Пырск?! Пырск!! Пырск…

Пырскуходит.

Занавес опускается. Зрители в зале терпеливо сидят, ожидая продолжения спектакля.

Пьеса №

Занавес поднимается.

Занавес опускается.

Занавес поднимается.

Занавес опускается.

Занавес поднимается.

Занавес опускается.

Занавес поднимается.

Занавес опускается.

Занавес поднимается.

Занавес опускается.

Занавес поднимается.

Занавес опускается.

Занавес поднимается.

Зрители, недоумевая, сидят в зале.

Занавес опускается.

Кухонный пантеон

Живущие: между плитой и мойкой, за спиной холодильника, в щелях паркета, там, где обои отходят от стены, где уютная пыль образует постель, и капли чая упали дождем, о! это они, мои домашние враги и друзья, жертвы мои, нет ваших могил, и никто не уронит слезу на гробовой камень.

Мышь.