Стебалово

- Твой хряк голубой?

- Хуже. Мой хряк Лысый.

- Как! - Маша замерла и в упор уставилась на собственную коленку. - Вот так?!

- Хуже. - Серафим поцеловал ее изумительное колено. - Как крутое яйцо.

- Серафим, временами мне так страшно, так страшно...

- Пока ты со мной, тебе ничего не угрожает.

- Правда? - Маша все не могла оторвать завороженного взгляда от собственной коленки. - Неужели на твоем Лысом не растет ничего хорошего?

- Растет, почему нет? Только все хорошее сразу же сбривается.

- Мне так глючно, так глючно... А зачем?

- Ну, это сейчас модно: поверх крыши ни фига хорошего, все хорошее - ниже пояса.

- Я пытаюсь тебя понять. Но у меня ничего не получается.

- А ты не пытайся, может что и получится.

- Ладно.

- Когда ты была его любовницей...

- Я была его любовницей?

- Конечно.

- Какой сюр! Боже, какой сюр... Может, я шлюха?

- Да нет, какая из тебя шлюха? Ты просто подарок, а не шлюха. Давай-ка спать. Что-то я подустал. Слышь, че базарю? Ляг, не висни на моей шее. Утром договорим...

И любовники, усталые, но удовлетворенные ударили по массе.

ЗАСАДА

Если для "Каннибала" Эммануэль купила здание кино центра "Слава" в центре города и полностью перекроила его под кабак, то для досуга и отдыха она приобрела небольшой дворец в тихом, спокойном месте далеко за пределами городской суеты, кровавых разборок и бесконечных свар. Здесь она дышала чистым воздухом, а когда наступала темная-темная ночь, незаметно выходила в парк, садилась возле своего пруда с книжкой в руках и пыталась читать. Но по ночам не больно-то почитаешь. Поэтому Эммануэль лишь тупо листала страницы, выкуривала пару косяков и, одурев от марихуаны, возвращалась во дворец ни слова нечитавши, дабы потешить похотливую плоть юным любовником Антуаном или решить кое-какие темные проблемы (в иные дни ей доводилось подписывать столько бумаг, сколько не подписывает ни один министр).

Дворец сей, внешне сдержанный и холодный, мало чем выделялся на фоне русских дворцов середины восемнадцатого века: его декоративное убранство соответствовало духу и букве классицизма. Ему была равно чужда необузданная расточительность форм, свойственная архитектуре барокко и роскошная безвкусица ново русских проектов, коей бравировали дома и особняки Лысого, Хувалова, Большого Патрона, Ядреного...

Желтый фасад, портик, приподнятый, как на пьедестале, высоким цоколем, треугольный фронтон с литерами "Эммануэль", белые каменные колонны - словом, дворец как дворец, ничего особенного. Гости, зная причуды Эммануэль, съезжались к ней по ночам. В приемные часы по наклонному пандусу под портик въезжали шикарные тачки, всюду сновали лакеи, кипела деловая жизнь, рождались сделки, решались вопросы: кого бросить на раскаленную плиту, кого усадить в мягкое кресло, а кого законсервировать на долгие года... Однако когда эскорт "линкольнов" увозил из стен дворца его хозяйку, жизнь в нем мгновенно замирала, и этот памятник архитектуры временно превращался в напыщенный скелет, напоминающий стандартный краеведческий музей.

Приглашаем на небольшую экскурсию, чтобы было понятно, в какую засаду угодила Эммануэль.

Вестибюль - первое помещение дворца - как бы открывает героическую тему противостояния Эммануэль законам и властям всего мира: величественный ритм розовых пилястр, членящих серо-зеленые стены, сразу же бросается в глаза и создает торжественное настроение. Не менее торжественно, в плоских нишах выглядят огромные алебастровые вазы: сосуды, предназначенные для пиршеств и праздничных возлияний. Двери, ведущие в парадную анфиладу, походят на триумфальную арку, полукружие которой изобилует изображениями трофеев Эммануэль. В верхних частях стен живописные порнопанно имитируют барельефы оргий всех времен и народов: от античности до наших дней, а также знаменитых разборок и легендарных схваток: от Геракла до Серафима.

Вестибюль словно закован в броню мраморных стен, - переступая порог, попадаешь в подобие райского сада - в прихожую-гостиную, - первое помещение парадной анфилады: здесь все выглядит так, будто грехопадения не было в помине - оно вот-вот должно произойти на наших глазах. На шести драгоценных фламандских шпалерах, выдержанных в изысканной серебристо-зеленой гамме, вытканы откровенные сцены великих совокуплений: Адама и Евы, Самсона и Далилы, Орфея и Эвридики, Дидоны и Энея, Тристана и Изольды, Ленина и Надежда Константиновна Крупской... Сцены беспрецедентного разврата происходят на фоне узловатых деревьев востока и высоких кипарисов запада, южных пальм и карликовых берез севера. И тут же портрет обнаженной Эммануэль, затмевающий непристойностью фламандские откровения (хотя блестяще выдерживающий соседство с шедеврами): арабский мастер по эскизу венецианского художника выткал мать беззакония на фоне заледеневшего Северного-Ледовитого океана, умело подчеркнув снегами ее безнадежную черноту.