Стефан Цвейг

В 1916 году им была создана трагедия "Иеремия", которая вобрала в себя и ненависть Цвейга к войне и отразила смуту, царившую в его душе в это смятенное время. Написанная не для постановки, а для чтения, она преследовала одну цель - убеждать и волновать. Действие развивается в ней стремительно, ораторская речь героев в патетических местах переходит в стихи, написанные задыхающимся, напряженным ритмом. Автор не прячет своих идей, он высказывает их прямо, его симпатии и антипатии ясны. Хотя сюжет пьесы заимствован из седой древности, живой трепет современности ощущается в каждой мысли трагедии. Она получила высокую оценку Ромена Роллана - человека, скупого на похвалы.

В основу трагедии положена библейская легенда о разрушении Иерусалима. Но библейский колорит никого не мог обмануть - пьеса призывала покончить с войной. В этом было ее значение. Однако она содержала в себе и крупные идейные недостатки. Иеремия, олицетворявший разум и совесть, в своей борьбе за истину одинок, он не имеет опоры в народе. Цвейг, с большим сочувствием относившийся к народу, все же изобразил его как безликую массу, не осознающую собственных интересов и принимающую свою участь как неизбежность. Несомненно, Цвейг пытался отразить в трагедии современную ему общественную ситуацию так, как он ее понимал. Но, призывая людей к миру и братству, он не уловил того, что в массах уже начали расти революционные настроения, отмеченные еще Барбюсом в "Огне". Будучи значительной вехой в идейном развитии писателя трагедия в художественном отношении недостаточно собрана - композиция ее отличается рыхлостью, характеры действующих лип слабо индивидуализированы: они представляют собой абстракции, лишенные плоти и крови. Ныне трагедия имеет лишь историческое значение как литературный памятник, отразивший важный момент в истории формирования антивоенных настроений в годы первой мировой войны.

Вскоре Цвейг сам осознал недостаточную решительность выводов трагедии. Ход событий увлекал за собой писателя и понуждал его искать более действенные формы борьбы за идею мира. "Ежедневно я задаю себе вопрос - что делать, что делать? Ибо апатия - преступление... У меня была твердая уверенность, что мы переживаем решительный кризис, писал он Роллану. - Теперь все уже решено: я вижу, что война будет длиться до бесконечности... чтобы помешать этому, необходимо действовать, необходима революция. Еще недавно я полагал, что она не нужна. Теперь я убежден - правительства слишком слабы, слишком трусливы, они не могут положить этому конец. И я предвижу, что Европа, которая сегодня залита кровью, будет завтра охвачена огнем!" (Р.Роллан, Дневники военных лет. Тетрадь XXIII, 1917-1918 гг.), Это не было случайным настроением. Содержащаяся в дневнике Роллана запись свидетельствовала, что Цвейг не однажды возвращался к теме, затронутой им в письме. "Революция, направленная против военной монархии (имеется в виду германская монархия. - Б.С.), мощное республиканское движение... по его мнению, единственный шанс на спасение Европы. Цвейг мучительно раздумывает над тем, что должен делать он лично, чтобы помочь этому движению" (Р.Роллан, Дневники военных лет. Тетрадь XXIII, 1917-1918 гг.). Настроения подобного рода отразились и в художественных произведениях Цвейга. В одном из лучших своих стихотворений, "Полифем" (1917 г.), уподобляя войну мифическому циклопу, пожирающему свои жертвы, Цвейг писал:

"...Но берегись, Полифем! Тайно разгорается пламя мести в наших душах. Жри, пей, жирей, Полифем! Хотя ты и надеешься жрать вечно, но мы раздробим тебе череп и, вырвавшись из кошмара, крови и ужаса, мы - братья народов, братья времени - пойдем по твоему зловонному трупу к вечному небу мира".

Казалось бы, что подобные настроения превратят Цвейга в революционного художника и заставят его навсегда порвать с буржуазным миром. Однако этого не произошло. Что же воспрепятствовало Цвейгу связать свою судьбу с революцией и пойти по пути Барбюса, чьи общественные начинания он поддерживал?