Стеклянная клетка

Виг подтянул ремень на одну дырочку, пробежался украдкой пальцами по пуговичкам пониже: в порядке ли шлиц, убедясь, что все в ажуре, встал и бодрым, уверенным шагом двинулся вперед. Так по крайней мере казалось ему самому; сторонний наблюдатель нашел бы в нем скорее сходство с подражающим борцу десятилетним мальчуганом: этот подобранный живот, расправленные плечи, слегка наклоненное вперед туловище, полусогнутые руки. В такой позе замер он у кассы. Девушка читала какую-то книгу, пристроив ее на коленях, под кассовым аппаратом. Виг выжидал, пока она подымет глаза и встретится с ним взглядом, но та, не отрываясь от книги, положила просто руку на клавиатуру с досадливым вопросом: «Ну, что вам?» (и почитать не дадут) — и, так как Густав Виг сохранял молчание, посмотрела наконец раздраженно и, резко перевернув книжку вверх обложкой (обложка была красная с белыми и черными буквами, но заглавия Густи не разобрал), повторила: «Вам что?» Виг почувствовал: настал долгожданный момент, кашлянул, но в голове была какая-то странная, вязкая пустота, удачно придуманное вступление начисто позабылось «Мадемуазель…» — протянул он, и его даже пот прошиб: ведь это не годится, только что забраковано. Терпение кассирши иссякло. «Да говорите же, в самом деле!» «Кружку пива… бокал то есть, — поправился он убитым голосом (и тут в памяти всплыло: «Вы в Кёбане не работали?..»); кассирша вырвала чек, взяла деньги, и, пока отсчитывала сдачу, Густав Виг, придя немного в себя, попытался спасти положение: дескать, хватит покамест, в отгуле нынче, кхм, день целый впереди, так что не будем жадничать, верно? — и ухмыльнулся через силу, даже виски от натуги сделались мокрые; но девушка, не шелохнувшись, с немым отвращением ждала окончания этой тирады, как человек достойный лучшей участи, который лишь волей случая заброшен сюда и сидит, будто интернированный, глубоко презирая и эту дыру и всех окружающих, видя в них только пьяных или полупьяных свиней, не больше. Потом опять уткнулась в книгу, перевернув ее нетерпеливо у себя на коленях. И Густав Виг опять отступил, теперь уже к стойке. Плечи его снова опустились, тело обмякло и походка стала нормальной и естественной, утратив сходство с поступью циркового борца, лишь горькие складки заметней обозначились на худом лице. Бокал свой он на сей раз опрокинул залпом, достал сигарету, постучал ею о ноготь большого пальца для уплотнения, закурил в дверях и, выдохнув дым, оглянулся напоследок. Девушка сидела, по-прежнему углубясь в чтение и подымая голову лишь на короткий миг, когда подходил очередной посетитель. Долго, с пренебрежением взирал на нее Густи, как бы вознаграждая себя за поражение, стараясь принять независимый вид, чтобы с достоинством удалиться.

Пыль и жара встретили его на улице, солнце сияло ослепительно. Спешившие мимо девушки были очень привлекательны в своих пестрых летних платьицах, джинсы так славно облегали их выпуклые задики, грудки под легкими водолазками и блузками подрагивали так притягательно. Виг пялился на каждую, но ни одна даже не обернулась. Будь он из породы уличных приставал, выдал бы какой-нибудь на ушко открытым текстом: «Ты мне по вкусу, лапушка, пошли, договоримся» — или еще почище: «Есть кое-что в штанах, интересуешься — твое будет». Но так он не умел — и не особо жалел, зная от друзей-приятелей, что и этот способ редко себя оправдывает. Спустился к Дунаю, посидел там на каменных ступенях, глядя на реку; потом сбросил рубашку, башмаки, закатал штаны и принялся лениво болтать в воде ногами, наслаждаясь солнышком, а что, приятно; вот когда дошло по-настоящему: славная все-таки штука — отпуск, проводи время как угодно, ничем не связан, самому господу богу не обязан давать отчет. С рубашкой и обувью в руках пошел он вдоль берега по самым нижним ступенькам, по щиколотку в прохладной грязно-коричневой воде, отпрыгивая, лишь когда волной достанет от теплохода, речного трамвая или буксира, и посматривая на загорающие, целующиеся, обнимающиеся парочки. Это, правда, подпортило ему немножко настроение, но не глядеть он не мог — и до того засмотрелся, что чуть в Дунай не загремел, споткнувшись ненароком о чьи-то вытянутые ноги. С трудом устояв, Виг вдвойне перетрусил: ноги принадлежали высокому двадцатилетнему юнцу атлетического сложения; чего доброго, кобениться начнет, подумает, нарочно, или просто погонит, нечего, мол, глазеть, а то и в воду столкнет, захлебнешься запросто: Густи ведь и плавать не умел; но тот только поднял взгляд в блаженном полузабытье и махнул рукой, иди, ничего, улыбнулся даже, покладисто и великодушно, и опять потянулся к губам девицы, которая с сомкнутыми веками полулежала у него на груди.