Стеклянная клетка

Но Густав Виг уже заранее сдался, задача была ему не под силу. Веки у него опустились, голова запрокинулась, и из-под запавшего в глотку языка снова вырвался надсадный храп. Магдольна прекратила бесполезное домогательство, встала и механически, как включенный автомат, принялась за уборку: собрала окурки, вынесла тарелки, блюда, стаканы, ложки, вилки, ножи, соскребла все недоеденное в мусорное ведро, откупорив и выпив между делом вторую бутылку пива, которое приятно ее одурманило — пожалуй, если лечь, удастся сейчас заснуть.

Она и легла бы, да не могла: Густи развалился поперек разложенной кровати. Магдольна попробовала откатить его, но Густи оставался недвижим, грузный и неподатливый, как мешок с цементом; тогда, сев на край и ухватясь за спинку, она уперлась ногами в шкаф, пытаясь спиной сдвинуть это непослушное тело, но безуспешно. Встала и безнадежно уставилась на спящего. В бутылке болталось еще немножко на донышке, и, допив, она с новыми силами взялась отодвигать Густи, приподымая теперь за плечи, но у того от выпитого голова сделалась как пивной котел, а туловище — как каменная глыба… Магдольна чуть не плакала от отчаяния, ну чего он спит, разве можно вот так спать; «со мной нынче мужчина один на улице заговорил, слышишь, — крикнула она, — приятный такой, молодой, и не почему-нибудь, просто я ему красивой показалась, и «Эшти хирлап» на память дал, слышишь ты?» Но Густи и этому не внял, и усталое личико Магдольны приняло суровое, непреклонное выражение, и она опять принялась толкать, ворочать неподвижное тело на двуспальном супружеском ложе.

Перевод О. Россиянова.

КТО СМЕЛ, ТОТ И СЪЕЛ Азартная игра из шести сдач

Сдача первая, или Два благородных мужа

— Неужели у вас хватит духу прибить ТАКОГО МАЛЯВКУ?

Слово вылетело, когда кулак Хайдика поднялся, — и теперь уже никак нельзя было его опустить.

Янош Хайдик весил больше девяноста кило и ростом был сто восемьдесят шесть сантиметров, а опередивший его со своим вопросом ханурик — чуть длинней полутора метров, и, что имеет к делу прямое отношение, Хайдик в тот день, в ту ничем не замечательную среду в начале лета, не поехал в свой вечерний рейс (хотя день был его, но какая-то там осечка вышла на автокомбинате) и около полдесятого, точнее, в двадцать один двадцать пять, заявился неожиданно домой, и, найдя дверь, как обычно, закрытой, а ключ (тоже как обычно) на вбитом в притолоку гвоздике, ничего не подозревая, открыл, вошел в переднюю, оттуда в комнату, где только ночник под оранжевым абажуром горел у изголовья, в чем опять-таки не было ничего удивительного: по средам к девяти двадцати пяти вечерняя программа кончалась и жена, выключив телевизор, ложилась еще немного почитать перед сном; но на сей раз с ней рядом лежал какой-то совершенно посторонний тип, и это было уже настолько неправдоподобно, настолько уводило от реальности, как в кино, а субъект вдобавок приподнялся на локте и осведомился, уставясь на вошедшего: «Это кто?» — натуральным, будничным почти голосом, и жена так же безразлично, будто между прочим, ответила: «Муж». Хайдик взревел или, лучше сказать, вытолкнул нечто сипло-нечленораздельное из глотки и двинулся к постели.

Все в жизни решает случай, мы же каждый раз склонны отыскивать закономерности, причины-следствия, и не оттого только, что такое уж умствующее создание человек, не может не объяснять необъяснимое, решать неразрешимое, а просто от неистребимой уверенности: все имеет свои резоны; стоит их распутать — и вот она, суть вещей, а то и нить судьбы, у нас в руках. Хайдик представлял, однако, исключение, Хайдик был фаталист, а значит, покорно и не противясь (разве лишь поворчав себе под нос — себе-то под нос можно поворчать, хотя большого проку в том нет) принимал, что В КНИГЕ СУДЕБ НАПИСАНО; принимал как данность, которую не изменишь, то есть, с одной стороны, признавая логическую связь событий, но, с другой, не веря, будто можно на них повлиять.