Стеклянное проклятие

– Рихард Беллхайм. Один из крупнейших этнографов нашего времени. Мы вместе проучились несколько семестров. Превосходный парень! Целую вечность его не видел!

– Почему?

– Ты же знаешь, что я постоянно путешествую, да и он тоже. Рихард – специалист по Африке, и проводит там большую часть жизни. Но это не его почерк. Должно быть, официальное приглашение. – Он перевернул листок. – Ага, вот: «Два года в Сахаре», – Гумбольдт слегка присвистнул. – Долго, однако!

– А что пишут в приглашении?

– Через три дня он сделает доклад о своей экспедиции. Нам прислали два билета. Загляни-ка в конверт!

Шарлотта заглянула. Там действительно лежали билеты, отпечатанные на бумаге с золотым обрезом.

– О чем еще говорится в письме?

Гумбольдт поправил очки и сразу сделался серьезным.

– Что там? Не мучай меня!

– Похоже, там будет присутствовать сам император. Здесь сказано, что он окажет университету эту высокую честь. Приглашены только придворные и официальные лица. – Он с сожалением бросил письмо на стол. – Какая жалость. Я бы с удовольствием послушал отчет старого приятеля…

– Что ты имеешь в виду?

Гумбольдт печально улыбнулся.

– Ты разве не понимаешь? На протяжении нескольких последних лет Германия пытается завладеть колониями на Африканском континенте. При этом мнение самих коренных жителей Африки никого не интересует – ее кромсают, как именинный пирог. Прискорбная глава в истории Германии, но все как всегда пытаются оправдать «национальными интересами», – последние слова он произнес так, словно у них был отвратительный вкус. – Если Беллхайм в присутствии императора докладывает о своих исследованиях в Северной Африке, то речь, скорее всего, идет о возможности приобретения новых колоний, а меня это совершенно не интересует. Постараюсь встретиться со старым приятелем в другой обстановке – с глазу на глаз и в самой непринужденной атмосфере.

– Но ведь император… – Шарлотта смотрела на дядю, широко открыв глаза. – Я еще никогда не видела его величество Вильгельма вблизи.

– Даже если ты туда попадешь, тебе это вряд ли удастся, – ответил ученый. – Он будет окружен целой армией агентов службы безопасности. Кроме того, вблизи он выглядит далеко не так импозантно, как на парадных портретах.

– Мне все равно. Только представь, столько там будет интересных людей! Парадные сюртуки и фраки, роскошные платья дам! Я еще никогда не бывала в таком обществе! Ну пожалуйста, давай сходим! Дядя!

Гумбольдт возвел глаза к небесам.

– Мне больше не нравится университет. И я испытываю отвращение к подобным сборищам. Ничего не имею против хорошего доклада, но тут попахивает политическими играми. Императорские прислужники будут льстить, пресмыкаться и лизать сапоги. Все будут толпиться вокруг Вильгельма и его супруги, стараясь подобраться как можно ближе. Ничего общего с наукой. Сплошная политика, а уж она – дело грязное.

– Ну пожалуйста, – не сдавалась Шарлотта. – Все-таки Беллхайм вспомнил тебя. В приглашении еще что-нибудь говорится?

– Погоди-ка… – Гумбольдт снова развернул письмо. – О! Здесь есть приписка, но уже другим почерком. Это… ох, черт! – Он поднес бумагу к свету и поправил очки. – Мне, кажется, пора к окулисту. Ты не могла бы прочесть?

Шарлотта взяла письмо.

– Подписано Гертрудой Беллхайм. Это его жена?

– Понятия не имею. Наверно, все-таки женился, пока я разъезжал по белу свету. И что же она пишет?

Девушка начала читать:

– «Глубокоуважаемый господин фон Гумбольдт! От имени моего мужа я хочу пригласить Вас и одного из Ваших постоянных спутников на доклад, который состоится двадцать седьмого декабря в восемь часов пополудни в Большой аудитории университета Фридриха Вильгельма. Мне известно, что в свое время вы были близки с моим мужем, и поэтому я сочла своим долгом обратиться к Вам лично. Прошу Вас, окажите мне любезность и скажите моему мужу хотя бы несколько слов. Буду Вам бесконечно признательна. С уважением – Гертруда Беллхайм».

Гумбольдт взял письмо из рук племянницы и еще раз внимательно перечитал.

– Странно, – наконец пробормотал он.

– Что именно?

– Почему он сам не написал ни слова? И каким образом я окажу ей любезность, поговорив с Рихардом? Складывается впечатление, что она чем-то обеспокоена.

Шарлотта согласно кивнула:

– Ты прав. Действительно странно. Мне кажется, ты должен в этом разобраться. Но ты сможешь это сделать, только если сходишь туда. А я отправлюсь с тобой! – И она улыбнулась дяде самой лучезарной из своих улыбок.

Ученый скептически поднял бровь:

– Ты говоришь это, потому что тебе в самом деле любопытно, или просто хочешь попасть на прием?

Он поднес письмо к глазам, словно пытаясь отыскать разгадку между строк, но в конце концов сдался.

– Ладно, – вздохнул он, – уговорила.

– Спасибо! – Шарлотта обняла дядюшку и чмокнула в щеку. – Ты самый лучший!

В этот момент дверь кабинета приоткрылась, и в проеме показалось веснушчатое личико, обрамленное рыжими косами. Лена собственной персоной.

– Мы продолжим занятия, герр Гумбольдт, или нам можно разойтись?