Стеклянные дети

– Михалыч, у нас гостья из Москвы. Давай, что вы там сегодня наловили? На закуску нам рапанов, потом, естественно, уху, ну и барабулечку. Пить будем лимонад. И немного кагора. Нашей гостье нужно гемоглобин восстанавливать.

Кирилл ничего не спрашивал у Инги; заказывал, общался с Михалычем. Инга практически утонула в продавленном кресле, откинулась на мягкие подушки и наконец расслабилась. Она глядела на тихое море, на сиреневатый закат, старалась вдохнуть поглубже. Слезы прорвались сами собой. Она улыбалась и плакала. Текло из глаз, из носа, она и смеялась почти, и слезы лились с еще большей силой.

– Ну ты что? Зачем? – Инга не сразу поняла, что он перешел на «ты», просто подхватила этот тон как нечто само собой разумеющееся. Закат, море, этот столик с клеенчатой скатертью и хлебницей, полной свежих булок: все было такое настоящее, такое реальное, такое «здесь и сейчас», что на минуту ей захотелось остаться насовсем на этом хемингуэевском морском побережье. Она переживала мгновение счастья, то редкое совпадение мечты и реальности, которое можно ощутить. Насладиться и запомнить.

– Не обращай внимания, это стресс выходит, надежда. Опять ведь, дура, надеялась. Нужно как-то дальше жить и понять, что моя жизнь – она другая. И нечего Бога гневить. Кто сказал, что я живу плохо? Спасибо, что ты меня привез сюда. Жизнь прекрасна, счастье же не только в детях.

Кирилл мгновенно посерьезнел.

– Инга, не только в детях, это точно. Быть счастливым – это работа. Удивляешься? Недавно прочел в одной статье высказывание немецкой ученой Эдит Штайн. Слышала о такой?

– Нет.

– Она войну прошла, много чего в жизни повидала. Так вот, мне очень понравилось то, что она сказала. «Задача каждого человека – прийти к самому себе».

Инга достала из сумочки зеркальце.

– Прости, я, наверное, ужасно выгляжу, – она улыбнулась Кириллу. – Так, значит, Эдит Штайн, и что же?

– Польская еврейка. Сначала изучала философию, потом ушла в религию. Причем в католичество. Она пыталась разобраться в чужом сознании, узнать, что чувствует человек, когда испытывает боль, страдание. Она преподавала в Мюнстере, в Высшем германском научно-педагогическом институте, до тех пор, пока Гитлер не запретил евреям занимать любые общественные должности. Страшная трагедия, между прочим. Немецкую, вернее, еврейскую интеллигенцию выкидывали на улицу, отбирали бизнес, увольняли повсеместно. Эдит решила уйти в монастырь, такой вызов обществу. Но свои научные изыскания не прекращала. Католические монастыри другие, там можно заниматься наукой, да, собственно, любой деятельностью, которая тебе по душе. Именно в монастыре были написаны важные статьи, которые до сих пор известны в теологии. Жизнь ее была трагичной, в итоге Эдит погибла в газовой камере концлагеря. Понимаешь, Инга, она как раз много писала о страданиях, предлагала их принять, изучала их историю. В итоге сама приняла все страдания.

Кирилл достал платок и, приобняв Ингу, вытер ей слезы.

– К чему я это все. Никогда не надо думать и предполагать про то, какая жизнь без детей. Дети у женщины должны быть, так природой предначертано. Это не надо ставить во главу угла, но про это не надо забывать и к этому нужно идти. Завтра я тебе покажу нашу лабораторию. Мы там занимаемся ЭКО. Слышала про такое?

– Да, конечно, только я этого для себя не хочу.

– Почему?

Инга слегка напряглась, у женщины тут же высохли слезы.

– Ты только не подумай, что я тебя тут на что-то уговаривать собираюсь. Ни в коем случае. Мне просто интересен другой взгляд. Только давай сегодня не будем про это, хорошо? Мне очень хочется, чтобы ты просто отдохнула, подышала морским воздухом, вкусно поела. Договорились?

Инга улыбнулась в ответ. Михалыч уже сервировал стол тяжелой фаянсовой посудой коричневого цвета. Не сказать, что красивой, скорее, наоборот, немного побитой, немного почерневшей, но от этого еда казалась еще более аппетитной.

– Все сегодняшнее, утренний улов. Все свежайшее. Кушайте, кушайте.

Инге было невероятно тепло и от этого ласкового «кушайте», и от странного доктора, как он сам подчеркивал, акушера-гинеколога, который опять вселяет в нее надежду, но говорит об этом так спокойно-буднично, совершенно по-другому расставляя акценты. А еще она поняла, что рядом сидит сильный красивый мужчина, который забирает сейчас всю ее боль, предлагает крепкую ладонь, на которую хочется опереться. Вложить в нее свою маленькую ладошку и уже больше никуда отсюда не уходить. О чем это она? В Москве ее ждет муж, у Кольцова нормальная счастливая семья. Она просто пациентка для него. Или все-таки нет? И в этот момент ей ужасно захотелось, чтобы было «все-таки нет». Она видела взгляд мужчины, это не был взгляд доктора. Это был взгляд чувственный и многообещающий. Ищущий ответного чувства. Инга готова была ответить.