Он думал об Оноре. Мальчику от роду всего несколько месяцев. Если картели сейчас так могущественны, что же будет, когда ему исполнится тринадцать? Что будет твориться в школьных дворах, на улицах? К тому времени Гамашу будет глубоко за семьдесят, он будет на пенсии.
Гамаш подумал о своих внучках в Париже. О маленьких Флоранс и Зоре. Одна дошкольница, вторая в яслях.
Словно какую-нибудь анимацию на канале History, он представил себе карту Европы, меняющую цвета областей, по мере продвижения по ним чумы, пробирающейся в их сторону. Ползущей, всепроникающей, приближающейся к его внучкам.
Ее не остановить. Она пересекает границы, ей они не страшны. Ни границы территорий, ни границы приличий. Ничто не остановит опиаты, попавшие на рынок.
Ничто.
Пепел, пепел. Мы все умрем.
И вот он наконец имеет возможность что-то сделать. Он шеф-суперинтендант Сюртэ-дю-Квебек. Но предпринять-то ничего нельзя. Перепробовано все. И закончилось ничем.
Вот разве что... Он еще раз взглянул на пламя.
Сожжем наши корабли.
Он снова надел очки и вернулся к записям. Он записывал, записывал.
Десятью минутами позже, подняв глаза, он понял, что Рейн-Мари сидит рядом с ним, придерживая рукой страницу открытой на коленях книги. Вместо того, чтобы читать, она смотрит в пространство. Гамаш догадывался, о чем она думает. Что чувствует. И что предстает перед ее мысленным взором.
Темная фигура в церковном погребе.
Он взял жену за руку. Ее рука была холодной.
- Прости. Мне не нужно было так погружаться в работу.
- Конечно же, ты должен работать. Со мной все в порядке.
- А может даже ОТЛИЧНО?
Она засмеялась.
- Именно.
Отвратительно. Тошнотворно. Лейкозно. Истерично. Чахоточно. Нудно. Омерзительно.
Их соседка Рут дала название своей новой книге стихов «У меня все ОТЛИЧНО». Было продано около пятидесяти экземпляров, в основном друзьям, способным оценить всю гениальность стихов и их правоту.
У Рут все было на самом деле ОТЛИЧНО. Как и у них.
- Позвоню Мирне, - сказал Гамаш, поднимаясь и направляясь к телефону в кабинете, - Узнаю, в силе ли еще приглашение. Нам не помешает ни выпивка, ни компания.
- А как же Жан-Ги и Изабель? - спросила Рейн-Мари.
- Оставим им записку.
Уже в кабинете, Арман убрал салфетку и блокнот в стол и запер ящик. Запирал не от Рейн-Мари, Жана-Ги или Изабели. Он просто был осторожным человеком, на горьком опыте знающим, как случается непредвиденное. Было бы катастрофой, если бы его записи увидел тот, для кого они не предназначены. Прочел ты то, о чем Гамаш думает.
Перед тем, как задвинуть ящичек, он задумчиво побарабанил кончиками пальцев по обложке блокнота. Словно осторожно будил кого-то. Похлопал странную, возможно нелепую идею по плечику, в надежде, что та обернется. А если обернется, то каким будет ее лицо? Это будет лицо чудовища? Или спасителя? Или обоих сразу?
Заперев ящик стола на ключ, он набрал телефонный номер.
- Все в силе, - сообщил Арман жене, снимая ее пальто с вешалки у входа.
Тяжелый туман обернулся моросью, та превратилась в мокрый снег, а теперь и метель.
«Такой изменчивый мир, - подумал Гамаш. - Приспосабливайся к нему или умри».
Жан-Ги откинулся в кресле, снял очки и уставился на экран.
Вернувшись из Монреаля, он отправился в оперативный штаб, где поведал Изабель о своей беседе с сестрой Кати и об осмотре дома.
- Не нашел ничего, кроме этого. - Он протянул ей фотографию.
- Это тот, другой парень, Эдуар? - догадалась Лакост. - Который погиб?
-
Юноша на фото был нестерпимо молод. Блондин с широкой улыбкой и сияющими глазами. Его тонкая загорелая рука обнимала Кати за плечи.
Остальные тоже улыбались. Юные. Всемогущие. Но ярче всех был Эдуар.
- Вот как, - тихо заключила Лакост. Некоторое время молча рассматривала фотографию. - Представляю, что чувствовал Патрик.
- Ты о чем?
- О том, что Кати хранила эту старую фотографию. Фото из тех времен, когда они с Эдуаром были очень близки.
Более чем очевидно. Даже на старом фото ясно видна их связь.
- Ну, в итоге победил Патрик, - заметил Бовуар. - А это фото для него как напоминание о победе. Может, фотографию хранит именно он?
- Может быть.
Они вернулись к своим столам, и Бовуар, приступив к очередному поиску, выстучал что-то на клавиатуре. Выпрямился на кресле, дожидаясь ответа.
Вокруг щелкали клавишами и переговаривались по телефону другие агенты.
Изабель Лакост, сидя за столом в центре комнаты, закинув ноги на столешницу, грызла колпачок ручки и в задумчивости читала записи допросов.
Агент, вернувшийся из Кноультона, доложил, что в ресторане тогда был вечер steak-frites - стейков с картофелем, и официантка была настолько перегружена, что не заметила бы родную мать, приди та на ужин в тот вечер, не говоря уж о Патрике и Кати.
Оплаты по кредиткам не проходило, так что если они там были, то платили наличными. Странно, подумал Бовуар. Он уже не помнил, когда в последний раз платил за еду наличными.