Стеклянные пчелы

А его надежды? Он хотел стать контролером, может, даже инспектором, жена ожидала небольшого наследства, так что его даже могли выбрать председателем профсоюза. Худая женщина молча составила нам компанию, пока мы пили светлое пиво, и я ушел от него с чувством, что явился не в добрый час. Надо было пригласить его весной, в пору цветения фруктовых деревьев, выпить где-нибудь в Вердере или на скачки в Хоппегартене. Где-то в глубине души он ведь должен был еще оставаться кавалеристом, не могло же это исчезнуть совсем без следа. Могу себе представить, как Виттгреве по ночам во сне снова мчится верхом по полям и деревням мимо высоких колодцев, чтобы вечером уютно устроиться в теплой квартирке.

Когда я упомянул Полифема из Шеффилда или Манчестера, мне вспомнился Виттгреве. Он благоговел перед этими новыми техническими божествами, а Тарас Бульба перевернулся в гробу. Впрочем, вскоре выяснилось, что Виттгреве такой не один. Таких становилось все больше. Здесь, в восточной провинции, к нам в эскадрон поступала все больше деревенская молодежь, крестьянские дети и батраки, которые с детства привыкли возиться с лошадьми. Годы в кавалерии были для них праздником. Потом их стали засасывать большие города, где они заканчивали, как Виттгреве. Они стали заниматься ремеслом, недостойным мужчины, с каким без труда справилась бы женщина или даже ребенок, а то и вовсе механический аппарат.

Все, чем они занимались в молодости, что тысячи лет считается мужским делом, счастьем, радостью и удовольствием – скакать верхом, пахать поле поутру с волами, от которых идет пар, в летний зной срезать серпом спелые колосья, когда пот струйками сбегает по загорелой груди, а вязальщицы едва поспевают вязать снопы, обедать на траве в тени зеленых деревьев, – все, что с незапамятных времен воспето в стихах и прозе, ничего этого не стало. Не стало и счастья.

Чем объяснить эту пагубную тенденцию к пустой, плоской и пошлой жизни? Разумеется, работа в городе легче, пусть и не такая здоровая, и приносит больше денег, занимает меньше времени и, вероятно, доставляет больше удовольствия. День на селе обычно долог и тяжел. И все же эта городская серость не стоит деревенских выходных, сельского праздника. А что нет от этой жизни счастья, заметно по вечному недовольному выражению лиц. Неудовлетворенность перевешивает в конце концов все остальные настроения и становится почти религией. Где воют сирены, там жизнь ужасна.

А с этим приходится мириться. Иначе придут люди из Манчестера, и туго придется тем, у кого, как у нас, бывших кавалеристов, устаревшее мировоззрение. Все, кончено. Теперь «жри, что дают, или сдохни!». Виттгреве это уловил раньше, чем я. Не стану никого мелочно критиковать, я сам в таком же положении.

Выглядело это примерно так: человек из Манчестера наглядно объяснил нам, где раки зимуют. Лошадей пришлось отменить. Мы пошли на него с танками, а он уже ждал нас с новым сюрпризом. По сути, мы оба дергали за одну и ту же веревочку.

Должен признаться, что были, конечно, азарт и привлекательность в этой нескончаемой череде моделей, сменяющих друг друга, новых и устаревших, в этой утонченной игре вопросов и ответов, в этом соревновании гениальных голов. Я долго был этим увлечен, особенно когда работал в танковой инспекции. Борьба за власть вошла в новую стадию. Теперь ее вели посредством формул и науки. Оружие появлялось и уходило в небытие, как быстротечный феномен, как картинки, брошенные в огонь. И тут же, как Протей, рождалось новое.

Захватывающее было зрелище, и в этом мы с Виттгреве созвучны. На военных парадах, где представлялись новые модели, будь то на Красной площади в Москве или в другом большом городе, царило сначала благоговейное молчание, а потом гремело всеобщее ликование. Что означает это опьянение, когда по земле проползают стальные черепахи и железные змеи, а в небе со скоростью мысли меняются и выстраиваются в разные фигуры: треугольники, стрелы, ракеты? И ведь каждый раз что-то новое, новые модели. Но и в этом молчании, и в этом ликовании таится какая-то первобытная злоба человека, который привык хитрить и ставить капканы. Незримо проходят мимо в череде призраков Тубал-Каины и Ламехи[11].

6

Итак, я был инструктором без определенного звания, служил в танковой инспекции, занимался приемом новой продукции, обычный специалист, какие надобны в разных областях. Моя сфера деятельности относилась к тем, где стараются не привлекать к себе особого внимания, хотя оно неизбежно. Зато и я не слишком обращал внимание на заказчиков. Каков поп, таков и приход, и оба сто́ят друг друга. Недостатки бытия специалиста известны. Но есть и достоинства, например, нет необходимости заводить товарищей. Достаточно знать свое дело и четко оперировать фактами.