Стеклянный букет

Конечно, на половине «не любит» все ребята пишут первым делом — фашистов. Это обязательно, а потом уже все остальное. Я написал в «любит»: ходить в кино, собирать марки, собак, снарядную гимнастику, драться, приключенческие романы, а в «не любит» — математику, девчонок, молочные пенки, лечить зубы. Конечно, это еще не все, что я люблю и не люблю, а только такое, что не стыдно было написать. Никто, например, не написал на стороне «любит» маму и папу, а ведь все их обязательно любят, только перед ребятами чего-то неудобно. Я тоже ничего такого особенного не написал, но Паша Воронов все-таки сразу определил:

— Это Сазонов Андрюшка! Это он драться любит и ненавидит пенки в молоке!

Пришлось ему и за меня поставить балл. Зато я отгадал и его, и Винтика, и Тоську Алейникова, и Зимелева Игоря.

Как я увидел в «любит» ракетные двигатели, межпланетные путешествия, книги о героях, а в «не любит» — мыть посуду, ходить в магазин, я сразу показал на Винтика.

Тоська Алейников, конечно, написал про футбол и про то, что он не любит плакс и франтиков.

А Игорь Зимелев, наоборот, перечислил свои любимые брюки-гольф, галстуки, пластинку из «Трех мушкетеров», а на стороне «не любит» оказалось: учить уроки и вообще читать книги. Не только я, но и все другие ребята сейчас же угадали, чья это надпись, и начали смеяться над Игорем. Он, конечно, сейчас же надулся.

Это очень интересная игра, и все к ней относятся совсем по-серьезному. Никто на себя не выдумывает, потому что другие ребята сейчас же поймают и скажут: «Это враки! Он вовсе не такой. Он вовсе не то любит, а другое. Пусть не хвастает!»

Ведь мы друг друга хорошо знаем — недаром учимся столько лет вместе. Один Степа Гулин, мальчик из Смоленска, у нас новенький, но, когда он написал в «не любит» фашистов, фашистов и еще раз фашистов, его тоже сейчас же отгадали.

Дома я рассказал маме про эту игру и предложил поиграть, — конечно, не для отгадывания, а просто так. Она засмеялась и говорит:

— Я заранее тебе могу сказать, что в графе «любит» я напишу: «Моего Андрюшу». А ты что напишешь в этой графе?

Ну, я тут стал к ней приставать, бороться и так ничего ей не ответил.

10 сентября

Под нами в квартире — новые жильцы. Когда они переехали, я не знаю, только сегодня прихожу с Винтиком из школы и вижу — во дворе новая девчонка. Высокая, косы на ватник выпустила и колет дрова. С одним поленом чуть не полчаса возится, пыхтит, совсем как медведь в басне Крылова.

Мы с Винтиком смотрим, как она с дровами управляется. Вдруг девчонка рассердилась:

— Ну, чего смотрите?! Чего не видали?!

Сердитая. Глаза, как чернила, черные.

Я на топор показываю:

— В школе у вас, видно, этого не проходят?

Она ничего не сказала, замахнулась изо всей силы топором да как тяпнет по полену — во все стороны щепки полетели. Ну, одна щепка, видно, ей по пальцу ударила. Она сунула палец в рот, покраснела вся, а все-таки держится, не ревет.

Винтик говорит:

— Эх ты, ловкачка! Дай-ка сюда топор. — И мигает мне: — Давай покажем ей, как по-настоящему работают. А то она своими щепками все стекла в доме перебьет.

И зачем это Винтику понадобилось? Ужасно я девчонок не люблю.

— Брось, — говорю Винтику, — охота тебе… Может, еще в кино билеты достанем…

А девчонка еще больше покраснела, подскочила к нам:

— Отдайте мой топор! Слышите? Что за безобразие!

Тут я нарочно, чтобы только ее подразнить, взял у Винтика топор и сам давай колоть дрова, а Винтик стал их аккуратно складывать.

Порядочную кучку накололи. Я спрашиваю:

— Ну, куда нести, говори.

Думаете, черненькая подобрела от нашей работы? Ничуть не бывало!

— Во-первых, — говорит, — сию минуту отдай мой топор, а во-вторых, я сама дрова отнесу. Не суйтесь, раз вас не просят.

Пожалуйста!

Мы стояли и смотрели, как она собирала дрова, только она никак не могла собрать охапку, и поленья у нее все время вываливались из рук.

— Славка-а! Домой! — закричала она на весь двор.

Голос у нее громкий-прегромкий.

Смотрим — вылез откуда-то карапуз лет двух, измазанный весь, подбежал к ней, стал ныть:

— Соня, хочу на ручки…

— Видишь, у меня дрова? Не могу я взять тебя на ручки, — сказала ему Сонька.

Мальчишка захныкал.

— Да возьми ты его, а мы дрова отнесем, — сказал я, потому что мне ужасно надоело смотреть, как эта Сонька возится.

Делать нечего, пришлось ей отдать дрова и взять Славку.

Они живут как раз под нами, в одиннадцатом номере. В комнате у них так странно, что мы, как вошли, так даже о дровах забыли. Стоим, держим их в охапке, а сами смотрим, что это за жилье такое.

Вся комната заставлена какими-то серебряными столиками и табуретами с красной бахромой. В углу на шесте привязан огромный букет бумажных цветов. По стенам висят разноцветные блестящие обручи, а к какой-то штуке, вроде вешалки, прикреплены зеленые, красные и голубые бутылки. Но самое удивительное — посреди комнаты: там стоит большая, тоже очень блестящая плита, и на ней лежат две огромные рыбины.

— Ну, чего стали? Чего смотрите? — сердито сказала Сонька. — Положите дрова — и прощайте.