Стеклянный Дворец

Дайтона была припаркована неподалеку и стояла с открытым верхом. Элисон скользнула на водительское сиденье, а Дину проследил, как загрузили его багаж. Они выехали со станции мимо главного базара с длинными аркадами покрытых черепицей магазинов. В городских предместьях они миновали огороженное колючей проволокой поле. В центре поля стояли несколько ровных рядов хижин с крышами из рифленого железа.

— Что это? — спросил Дину. — Я ничего подобного не помню.

— Наша новая военная база, — объяснила Элисон. — Теперь в Сангеи-Паттани находится большая армия, из-за войны. Тут есть взлетная полоса под охраной индийских солдат.

Дорога пошла вверх, и впереди показался силуэт Гунунг Джераи, чью вершину как обычно заслоняла дымка из облаков. Дину откинулся на сиденье, представляя гору в рамке видоискателя. Голос Элисон застал его врасплох.

— Знаешь, что самое сложное?

— Нет… Что?

— Всё потеряло форму.

— Ты о чем?

— О том, что ты не замечаешь, пока не потерял — о форме предметов и как окружающие тебя люди создают эти формы. Я не говорю о чем-то большом, просто о мелочах. Что ты делаешь, когда встаешь утром — сотни мыслей, которые бегут в голове, пока чистишь зубы. "Нужно рассказать маме о новой клумбе" — всё такое. За последние несколько лет я приняла на себя многое из того, чем обычно занимались в Морнингсайде мама и папа. А потом я вдруг вспоминаю — нет, мне не нужно этого делать, в этом нет смысла. И каким-то странным образом в такие мгновения начинаешь ощущать не то чтобы печаль, но своего рода разочарование. И это тоже ужасно, говорить себе: и это всё, что я могу сделать? Нет, не всё. Я должна плакать, все говорят, что плачь приносит пользу. Но мои чувства не имеют точного названия — это не вполне боль или печаль, не в то мгновение. Это словно ты со всего маху рухнул в кресло — на секунду ты не можешь вздохнуть, словно во рту кляп. Это сложно понять. Хочется, чтобы боль была простой и ясной, чтобы не нападала из засады такими окольными путями каждое утро, когда встаешь, чтобы чем-нибудь заняться — чистишь зубы, ешь завтрак…

Машина внезапно вильнула на обочину. Дину схватился за руль, чтобы ее выровнять.

— Элисон, помедленнее… осторожнее.

Она вывела машину на заросшую травой обочину и остановилась под деревом. Подняв руки, Элисон недоверчиво прикоснулась к своим щекам.

— Смотри, я плачу, — сказала она.

— Элисон, — он хотел до нее дотронуться, прикоснуться к плечу, но не в его характере были такие показные жесты. Элисон с рыданиями опустила голову на руль, и внезапно его сомнения испарились.

— Элисон, — он притянул ее голову к своему плечу и почувствовал тепло, когда слезы промочили тонкий хлопок рубашки. Дину ощущал шелк ее волос на щеке и слабый запах винограда. — Ничего, Элисон, ничего…

Собственный поступок его поразил, словно кто-то напомнил, что подобные жесты сочувствия для него несвойственны. Рука, которой он прижимал ее к плечу, стала тяжелой и одеревенела, он неуклюже пробормотал:

— Элисон… Я знаю, это тяжело…

Его прервал прокатившийся вдоль дороги грохот тяжелого грузовика. Элисон быстро отпрянула и выпрямилась. Дину повернулся в сторону грузовика. В кузове сидел взвод индийских солдат в тюрбанах и шортах цвета хаки.

Звук грузовика затих, прошло еще несколько минут. Элисон вытерла лицо и откашлялась.

— Пора домой, — сказал она, повернув ключ зажигания. — Наверное, ты устал.

***

В середине февраля наконец-то прибыли долгожданные приказы о мобилизации. Харди первым об этом узнал и побежал в комнату Арджуна.

— Приятель, ты слышал?

Только что начался вечер, и Харди не потрудился постучать. Он распахнул дверь и заглянул внутрь.

— Арджун, ты где?

Арджун находился за занавеской, в гардеробной, отделяющей спальню от гостиной. Он только что закончил смывать грязь после футбольного матча, ботинки и шорты с налипшей на них грязью валялись на полу. Это был четверг — в этот день по вечерам традиционно надевали к ужину парадные мундиры, в этот день недели в Индии получили известия о смерти королевы Виктории. Кишан Сингх работал в спальне Арджуна, раскладывая одежду для вечера — китель, брюки и кушак.

Харди быстро пересек комнату.

— Арджун? ты слышал? Мы получили приказы.

Арджун отодвинул занавеску, с полотенцем вокруг бедер.

— Ты уверен?

— Да. Слышал от адъютанта-сахиба.

Они посмотрели друг на друга, не зная, что еще добавить. Харди уселся на край кровати и начал щелкать пальцами. Арджун стал застегивать накрахмаленную рубашку, согнув колени, чтобы видеть себя в зеркале. Он бросил взгляд на Харди, который сидел за его спиной, угрюмо уставившись в пол. Пытаясь пошутить, он сказал:

— По крайней мере, узнаем, будет ли прок от этих проклятых мобилизационных планов, которые мы составляли…

Харди не ответил, и Арджун обернулся через плечо.

— Разве ты не рад, что ожидание закончено? Харди?

Харди сжимал руками колени. Внезапно он поднял глаза.

— Я всё думаю…

— О чем?

— Помнишь Четвод-Холл? В военной академии в Дехрадуне?

— Конечно.