Стеклянный город

Карусель набирала обороты. Все быстрее и быстрее она кружилась в водовороте битого стекла, и постепенно до Меган больше не доносились посторонние звуки – оставалась только скрипка. Город затихал, как затихали и птицы, исчезающие в закатных лучах, как исчезал звон рассыпанного по булыжной мостовой стекла, и крики людей, и шум сражения… Оставалась только скрипка.

Она утешала, мелодично успокаивала, и, в конце концов, Меган склонило в сон. Она прижалась щекой к теплой шкуре белой лошадки и закрыла глаза, позволяя миру вокруг себя изменяться, трансформироваться, становиться иным, возвращаться к началу…

* * *

Карусель кружилась.

В доме Таласса, засыпанном по самые окна белым пушистым снегом, раздался тихий, едва различимый звон. Никто не услышал его, поскольку никого не было рядом, и улица была пуста. Из застекленного шкафа, одна за другой, падали на пол и разбивались на множество мелких осколков фиалы, и черные тени, освобождаясь из плена, метались по комнате, пока не натыкались на открытое окно.

Они просачивались в узкую щель и летели по городу. Но им некуда было вернуться.

Тень Хью, перестав кружиться вместе с каруселью, шагнула за его спину и прижалась, крепко обнимая.

Хью зажмурился, не давая слезам пролиться.

– Ну, давай уже…

Тень подалась вперед, заполняя его, возвращая чувство земли, надежности, правильности. Пусть он и считал, что, отдавая тень, приобретает свободу, на деле все вышло совсем не так.

Он оказался заменой – лишней деталью – неправильным осколком в бесконечной мозаике его собственного бытия.

Он надеялся найти любовь и избавиться от недоверия – и получил очередное предательство. Было ли это предательством? Или он с самого начала знал, что занимает чужое место, но закрывал на это глаза, потакая эгоистичным желаниям.

«Это такая сказка…» – говорила Принцесса в одной известной пьесе, где тоже фигурировала тень. Только там она не знала свое место, а Тень Хью – вот она, рядом, на своем месте, простив ему то, что он так безжалостно отрезал ее.

Раньше он думал, что тень удерживает его в клетке несвободы. Теперь он убедился, что вернее собственной тени у него никого не осталось. А значит, придется учиться с этим жить.

Карусель продолжала бег.

В парке сонных скульптур было тихо. Никто не мог уже проснуться. Никто не мог покинуть город. Статуи, едва различимые в порывах стеклянного ветра, рассыпались в прах.

Меган улыбалась, прижимая руки к груди, и по щекам ее текли слезы. Хью перевел взгляд на Дроссельфлауэра. Тот сидел неподвижно на красной бархатной скамеечке, опустив руки, и скрипка его молчала.

Карусель постепенно замедлялась, кружилась медленнее, пока совсем не остановилась.

Хью спрыгнул с медведя. Меган спешилась с белой лошади – она все еще двигалась не слишком уверенно, но сил у нее прибавилось. Гвендолин оставила изысканную змею и помогла Бритт слезть со спины Сфинкса. Впрочем, ее помощь не требовалась – могучий зверь, прежде чем снова стать всего лишь фигурой на Карусели, преклонил колени и прижался лбом к ее лбу. Бритт что-то шептала, обнимая его за шею.

Хью первым спрыгнул на землю – и понял, что город стал обычным. Земля как земля. Площадь как площадь. Брусчатка как брусчатка. Не осталось ни сказочности, ни того особенного флера, который манил и привлекал к нему. Лишь разрушенный, пустой город, как эпилог кошмарного сна.

Настало время просыпаться.

– Так в чем был смысл карусели? – спросила Меган, оглядываясь по сторонам.

– В том, чтобы запустить необратимое восстановление Марблита, – пояснила Бритт. – Но дать возможность нам – тем, кто хотел помнить, – остаться с этой памятью и сердцем. Не повредиться рассудком.

– А может, я не хотел? – резко вскинулся Хью. – Может, лучше бы я…

– Навсегда остался без тени? Или забыл все? Плохой план. – Бритт покачала головой. – Мы все приехали сюда совсем недавно. Но пережили столько всего, что это изменило нас. Хью, ты остался без тени и снова обрел ее. Ты даже не представляешь, как это важно. И, что намного важнее, ты сделал выбор.

Хью отвернулся.

Бритт продолжала:

– Меган потеряла частичку себя, но в итоге обрела ее, и больше не сможет считать свою жизнь простой и бессмысленной. Ведь в тебе так много волшебства. Не знаю… Может быть, окажись я на месте Дроссельфлауэра, сама бы не удержалась…

Она горько усмехнулась.

Дроссельфлауэр!

Хью успел забыть о нем.

– Гвендолин… А зачем вы его спасли? – спросил он. – Я правильно понимаю, что он исчез бы вместе с городом?

Гвендолин пожала плечами.

– Я не знаю. Это придумал мой брат. А он любил Дросселя.

– Меня зовут Джозеф, – глухо прозвучал голос мэра. – Джозеф Блум.

На мгновение повисла тишина. Кажется, никому не приходило в голову, что у марблитского музыканта тоже есть имя.

Пусть он и уводит за горы доверчивых, тянущихся к волшебству людей.

– Рада познакомиться, наконец, – криво улыбнулась Гвендолин. – Я надеюсь, ты доволен?

Они медленно пошли вниз по улице – каждого манило любопытство, смешанное с ужасом: что осталось от Марблита, на что он теперь похож?