Стеклянный корабль

Даугенталь отвечал, что сейчас еще нет. Но лет через двести – триста обыкновенная наука, если даже она останется такой, как нынче, сможет провести подобный эксперимент: соорудить планету и поселить на ней биороботов, гомункулов с целью проследить за их развитием. Может быть, для начала двоих, может быть, назвав их Адамом и Евой… Смущал его лишь шестидневный срок. Однако и тут он не видел большого препятствия. Экспедиционному кораблю вовсе нет нужды торчать возле вновь созданной планеты, – дожидаясь, пока она остынет, он может отлучиться, использовав Эйнштейновский парадокс времени, вернуться в предусмотренный срок и совершить посев жизни на готовой к тому поверхности. Чистое время творения может, таким образом, занять и шесть дней, если есть такая нужда. "Возможное однажды, возможно многократно, – сказал Даугенталь. – Вовсе не исключено, что наша планета создана в результате подобного эксперимента, затеянного могучей разумной расой, обитающей где-нибудь в глубине Вселенной".

– То есть, – моментально уцепился г-н Эстеффан, – вы не стали бы оспаривать Библию?

– Зачем? – спросил Даугенталь.

– А Коран? А греческие мифы? А учение Зороастра?

– Не все читал, – сказал Даугенталь. – Может быть, все правда. Или немного правды. Или…

– Вы слышите, братие? Сие речет Истина устами Науки! – весьма своевременно взвыл г-н Эстеффан. – Можно ли в сем сомневаться?

– Нельзя! – хором отвечали правоверные. Остальные пока что молчали. Пасторы и главы малых сект сбились в кучку, шушукались. Патер стоял одиноко у притолоки, выцеливая взглядом беглых прихожан. Те ежились, утопив головы в плечи. Патер думал о том, что в ближайшие дни исповедальная деятельность будет нелегкой. Нельзя допустить шаблона в епитимье "Церковное наказание." – так он полагал. Одинаковое наказание их даже объединит, успокоит, сделав явным общее шатание в душах, облегчив праведные муки совести. Нет уж: каждый понесет свою кару, придется потрудиться, их измышляя! Но все на пользу. И часовенки пора подновить, и кладбище в безобразном состоянии, да и собор нуждается в немалом. Он найдет им работу, паршивцам!

Пасторы обернулись к нему. Не прочь проконсультироваться? Ну уж, мальчики, нет: дружба дружбой, а табачок врозь!..

Он не ответил на взгляды.

Г-н Эстеффан возвысил свой пронзительный голос:

– Так можем ли мы пренебречь крупицей истины в любой вере? Откуда знаем мы, что негру в его шалаше не открылось более, чем папе римскому в его палатах?

– Верно! – закричала его паства. – Правильно! Таланты аптекаря расцветали на глазах. Удар рассчитанно пришелся по слабейшей стороне – католикам, и пасторы помалкивали, будто согласившись. "Плод созрел, – подумал пастор, – пора ему упасть!.." – Пожалуй, и я с вами соглашусь, господин Эстеффан! – произнес он своим звучным баритоном, который сводил с ума молодых прихожанок, во вред душе, на пользу церкви. Зал обмер. Потом завопил – радостно, пожалуй, чуть дурашливо. Хоть и недоумевая, к этому хору присоединились некоторые из католиков. – Блажен муж, иже не идет на совет нечестивых, – патер обращался теперь к залу, – но негоден пастырь, покинувший овен заблудших на гибель! – Он взглянул в лицо каждому из ренегатов. – Святая мать наша – римско-католическая церковь всегда признавала откровение. Примеры найдете даже в писании. Более того, господин Эстеффан. Восточный принц в сонме наших святых, кто это? Вдумайтесь, интеллигентный человек! Богоматерь индейцев, которой молились они до прихода Колумба, – разве проклята она как ложная святыня? Ей воздвигнуты храмы, господин аптекарь, католические храмы! Ибо согласны мы, что частица истины может быть открыта благостью господней и язычникам непосвященным и убогим. Но, господин Эстеффан, частица, не целое, истины, а не днавольского заблуждения! По невежеству изобретаете. Золотого тельца здесь не вижу только из-за недостатка ваших средств, не то и перед ним набивали бы шишки на лбы Замените его: принесите девчоночьих кукол, огородное пугало, не все ли вам равно, кому возносить кощунственные ваши молитвы!

– Позвольте! – прокричал г-н Эстеффан под хохот католиков, протестантов да кое-кого из новообращенных.

– Э, нет, отдохните, господин Эстеффан! Доктор Даугенталь, я читал о ваших гипотезах и слушал вас сегодня с интересом…

Марианна, которая вместе с Реем следила за диспутом с улицы через выбитое окно – без интереса, в надежде на скорую драку, доказала тут, что не напрасно она была дочерью выдающегося политического деятеля. Услыхав имя Даугенталя, она, навострила ушки уже по-настоящему, а едва только патер прямо к нему обратился, как девчонка расстегнула сумочку, запустила туда руки и ожидала продолжения…

– Позвольте мне без всяких хитростей задать вам один-единственный вопрос: веруете ли вы сами?

– Нет, коллега поп, – преспокойно ответствовал Даугенталь.

Прогрохотало подряд два выстрела. Осколки люстры и графинчика со стойки г-на Эстеффана осыпали толпу, которая поднялась как один человек и шагнула вперед – убивать.

– В окно, доктор! Сюда, к нам! – Марианна навела пистолет на патера, и тот понял намек.