– Но мы не вооружены, ваше превосходительство! – безжизненно передал реципиент слова и тревожную интонацию собеседника.
– Черт знает что! Военная разведка! Оружие доставят личные мои агенты, пускай и останутся, я сама о себе позабочусь!
– Не надо, ваше превосходительство! Я не хочу иметь дело с людьми Тур…
– Придержите язык! Можете оставить их за дверью, они одним видом распугают эту шваль. Национальная гвардия пусть тоже займет наружную оборону. А вы в дом, и немедленно! Сумеете хотя бы войти?
– Да, ваше превосходительство! – и тут голос реципиента механически передал злорадную нотку. – Мадмуазель забыла закрыть дверь!
– Какая?.. Какая мадмуазель?! – спросила президент, ша, не веря ушам и оборачиваясь.
– Ваша дочь мадмуазель Марианна, – подтвердил оккультист, чересчур скрывая и тем подчеркивая, что не слишком огорчен. – Ах, ваше превосходительство, не изволили заметить ее отсутствия?..
– В дом! – закричала она. – Вызываю десант! Так хотелось обойтись без шума… – Она закусила губу. – И о чем вы только здесь думаете? – это относилось уже к мэру. – О чем думает этот субъект? – спросила она реципиента.
Тот склонился над редкой макушкою г-на мэра и почти что его голосом заговорил после напряженной продолжительной паузы:
– Полезные люди, весьма, и весьма, и весьма… – И вдруг запел тоненько, пронзительно, фальшиво. – Ах, мой милый Августин, Августин, Августин!..
– Ну и ну! – только и сказала президентша.
Заслышав колокольный трезвон, Дамло погодил отвязывать пса от ножки стола, о которую юные крысы повадились оттачивать зубы. Он решил, что в городе пожар, но не шелохнулся узнать, кто горит, на то имелся брандмейстер. Верно, следует проследить за порядком, но вот явится постовой за указаниями, ею и отрядить. У Дамло после заточения в клетке ломило все кости, не до зряшной ему беготни!.. Суматоха уляжется – приступать к операции.
Постовой вскоре затоптался на крыльце, робея войти; Дамло его окликнул, спросил:
– Где был ночью? – чтобы, проявив сперва суровость и заодно проведав обо всем, чего еще сам не знал, затем смягчиться. Но постовой вместо ответа затрясся. – Что это у тебя? Покажи! – Сержант выхватил из-под мышки подчиненного сверток. – Гм, свечи! Зачем тебе целая пачка? Электричества, что ли, не будет?
"Все знает! – в благоговейном ужасе думал постовой. – Все как есть видит насквозь – и хитрит!" – Ну, – сказал Дамло, – выкладывай! Тут сквозь неплотно закрытую дверь донеслись звуки музыки и многоголосый гул.
– Это что? – озадаченно спросил Дамло.
Постовой высунул голову наружу.
– Идут! – сообщил он.
– Кто идет?
– Наши!..
– Я тебя учил рапортовать или кого?
– Так точно: меня! – выдохнул постовой и шмыгнул за дверь.
Шум приближался, он был довольно строен за счет оркестра г-на Доремю. Происходил не пожар, нечто иное, так же, а то и более чрезвычайное. "Бунт?" – подумал Дамло, холодея, стал припоминать инструкцию на случай бунтов и, когда припомнил, вышел, наконец, узнать, в чем дело.
К сожалению, он позабыл на столе свою каску.
Подумалось сперва, что они ограбили собор, полностью растащив оборудование. Впереди толпы на носилках покачивалась статуя богоматери, окруженная реющими хоругвями, затем выплыло из-за угла гигантское деревянной распятие – и как только умудрились вынести! – следом тащили какое-то странное чучело!.. Как выяснилось, это был г-н Эстеффан, вновь изловленный и неописуемо оскверненный. Прежде всего, аптекарь был наг, если не считать дегтя, в который его окунули, и перьев, в которых его обваляли довольно-таки неумело. На голове г-на Эстеффана красовался искусно прикрепленный тесемками парадный цилиндр, цеплявшийся то и дело за землю. Ибо руки и ноги страдальца были привязаны к шесту, на коем его влекли…
В вытаращенных по-кроличьи глазах перемигивались огоньки бесчисленных свечей.
Так удостоился г-н Эстеффан в течение одних-единственных суток и основать новую веру, и принять за нее страдание, – темп, недоступный предшественникам, свойственный лишь XX столетию. Может быть, его шест в свою пору тоже станет великим символом и заменит те, что в ходу? Если верить г-ну Эстеффану, именно об этом размышлял он, вися. Но с учетом сложности его натуры, следует полагать, что размышлял он еще о цилиндре: хороший цилиндр, почти новенький, можно после почистить и пользоваться…
Позади шеста гнали толчками и подзатыльниками пасторов, которые не в унисон оркестру распевали угрюмо "Господь – наша крепость". Хворост охапками, канистры с бензином, ломы и лестницы, несомые католиками, подвергнутыми первой епитимье, замыкали процессию, их Дамло не успел увидеть.