Стеклянный мост

"Дорогой Херман!

Вот решила написать тебе. Во всем доме ты единственный, с кем мне хотелось бы поговорить сейчас. Не с твоими братьями и даже не с моими родными дядей и тетей. Как раз с ними — меньше всего. Я помню всех, Херман, но хочу обратиться именно к тебе. Я боюсь называть имена. Я не произношу их просто из суеверного страха — так мне хочется, чтобы они целыми и невредимыми вернулись домой.

Херман, ты был таким простым, добряк, всегда готовый помочь, тебе всегда можно было выплакаться в жилетку. Я чувствовала в тебе даже что-то материнское. Мне всегда казалось, что ты не воспринимал весь ужас, который творился вокруг, как реальность. А может быть, просто делал вид, чтобы не подпускать его к себе. Ты напевал "Schon ist die Welt"[16] так, как будто в ту минуту действительно верил, что мир прекрасен.

Я представляю себе, как вы хватились меня в полицейской машине, как спрашивали друг друга: "Где же она? Она ведь была дома". Но я знала, что делала. За эти две минуты я совершила тщательно обдуманный поступок. Я скрылась из дому, как вор, и днем и ночью ожидающий погони.

Ты, может быть, помнишь, что в то время меня беспокоила судьба брата и его жены. Я не знала, как разыскать их. Мне и теперь ничего о них не известно. Они уехали из Амстердама, а я все-таки брожу по городу в надежде случайно встретить Даниела или кого-нибудь из общих знакомых. Хотя бы мефрау Вендерс, мать Луизы. Ты видел ее один раз, когда она заходила к нам. Она даже не пожелала присесть, свысока говорила с моими дядей и тетей. Ты назвал ее "надутой гусыней". Она хотела выяснить, где находятся Луиза и Даниел. Но, поскольку она действительно была "гусыней" да к тому же подозрительной особой, она полагала, что я намеренно скрываю их адрес.

Сейчас я обитаю на чердаке — если понадобится, могу мгновенно забраться на крышу, это первое, что я отметила, — и часто вспоминаю твой голос, представляю себе, как ты мурлыкаешь свои арии, как хлопочут домашние. Но на самом деле дом пуст. До меня долетают лишь звуки из домов по соседству.

Что бы ни случилось, Херман, вы все со мной, все и навсегда.

Обнимаю, твоя С.".

Часть II

1

По тону, каким он произнес: "Ничего не могу сообщить вам", было ясно, что он считает вопрос исчерпанным. Стелла поставила сумку на пол и обеими руками оперлась о стойку. Неужели в этом крошечном местечке можно было не знать ее, не слышать о ней? Раздраженный ответ хозяина показался Стелле странным, тем более что перед этим он радушно приветствовал ее. Он отвернулся и снова начал разливать пиво, но его пронзительные темные глаза то и дело зыркали на нее. У него было синюшного оттенка лицо под шапкой густых волос. Она решила, что ему должно быть за сорок.

Картежники за столиком в центре зала, возбужденно спорившие во время ее беседы с хозяином, теперь примолкли.

— Сколько вы собираетесь прожить у нас?

— День, от силы два.