Стеклянный отель

Они виделись, но ему было не слишком приятно вспоминать тот вечер. Они с Сюзанной ужинали в своем любимом ресторане Le Veau d’Or. Вернее, он ужинал. Сюзанна только прихлебывала куриный бульон. Они только что были у онколога и, казалось, вошли в тоннель, уводивший во тьму. Они на полной скорости неслись во мрак. Алкайтис пытался поддерживать разговор, но перед Сюзанной открылся другой тоннель, еще темнее; она отвечала односложно, и он уже предвидел, как пропасть между ними будет расти, как Сюзанна будет все стремительнее отдаляться от него. Он думал, что уже ничто не способно испортить им вечер, но даже самый ужасный вечер всегда может стать еще хуже. За одним из столиков послышался звон стекла, и когда он обернулся, то увидел Эллу Касперски. Она ужинала в одиночестве. Официант уронил бокал, и он разбился о тарелку для хлеба.

– Ты ее знаешь? – спросила Сюзанна, заметив его выражение лица.

– Не поверишь, но это Элла Касперски.

(Одно из множества отличий его жизни с Сюзанной от жизни с Винсент: он рассказывал Сюзанне все.)

– Не думала, что она такая элегантная женщина.

Касперски не смотрела на них. Она была всецело поглощена тем, что оттирала белое вино с отворота своего пиджака.

– Я представляла ее себе как растрепанную сумасшедшую.

– Ты еще будешь есть? – Ему хотелось, чтобы его жена что-нибудь съела, почувствовала себя бодрее, а еще ему очень хотелось, чтобы она перестала смотреть на Касперски.

– Нет, пусть принесут счет.

Он попросил счет и стал его изучать, пока жена рассматривала Касперски, которая отмахнулась от извинений официанта и снова принялась читать какой-то документ – клочок бумаги с зажимом. Ему не нравилось, как на нее смотрела Сюзанна.

– Давай уйдем, – мягко сказал он, расплатившись за ужин, но по пути к выходу из ресторана им пришлось пройти мимо столика Касперски.

Когда они приблизились к ней, на лице Сюзанны заиграла пугающая улыбка. Касперски подняла глаза, как только они почти вплотную подошли к ней. Она превосходно изобразила равнодушие, разве что немного сощурилась, узнав Алкайтиса.

– Добрый вечер, Элла, – сказал Алкайтис. На той же неделе КЦБ закрыла расследование в отношении его фонда. Как победитель, он мог позволить себе великодушие.

Она откинулась на спинку стула, внимательно посмотрев на него, и отпила вина. Она долго сидела молча, он решил, что она не собирается ничего говорить, и собрался уходить, но вдруг она произнесла:

– Вы недостойны моего презрения.

Алкайтис замер. Он не знал, что на это ответить.

– Ах, Элла, – сказала Сюзанна.

Из хлебной корзины выглядывал осколок стекла от разбитого бокала. Сюзанна вытащила его и аккуратно опустила в стакан с водой на столе Касперски. На их глазах он опустился на дно.

Сюзанна наклонилась над ней и тихо проговорила:

– Почему бы тебе не поесть битого стекла?

На секунду все замолчали.

– Я уверена, вам и так постоянно это говорят, – сказала Элла, – но вы двое идеально подходите друг другу.

Алкайтис взял жену под руку и стремительно вышел из ресторана на холодную улицу, где их уже ждала машина. Он посадил ее на заднее сиденье и сел рядом. «Домой, пожалуйста», – сказал он водителю. Он повернулся и увидел, что Сюзанна тихо плачет, закрыв лицо руками. Он крепко обнял ее, на его пальто закапали ее слезы, и они сидели молча всю дорогу до Коннектикута.

В другой жизни, в библиотеке ФИУ «Медиум 1», приглашенный преподаватель неожиданно сделал отступление от Ф. Скотта Фицджеральда. «Сегодня я хочу поговорить об одной аллегории, – начал он. – Все знают историю о лебеде на замерзшем пруду?»

«Да, я вроде бы слышал», – сказал Джеффрис. Он работал полицейским, пока не заказал убийство своей жены. – Лебедь не успел вовремя улететь, правильно?»

Позже Алкайтис раздумывал над лебедем в очереди за порцией картофеля с мясом неясного происхождения. Это была любимая история его матери, она постоянно рассказывала ее, когда он был ребенком. Глубокой осенью на озере собралась стая лебедей. Когда по ночам стало холодать, они все улетели. Все, кроме одного: один-единственный лебедь не заметил приближения опасности, или слишком сильно любил озеро и не хотел его покидать, даже когда настала пора, или страдал от самоуверенности, – мотивы лебедя оставались неизвестными и, как подозревал Алкайтис, менялись в зависимости от того, какую мораль хотела ему преподнести мать, – но финал был неизменным: наступала зима, и лебедь покрывался льдом, потому что не улетел вовремя.

– Я думал, что смогу все исправить, – рассказывал он Фримен, когда она снова пришла к нему в тюрьму. – Я был растерян. Я не хотел никого подвести. Все они были такие алчные, эти люди, они ждали прибыли…

– У вас есть ощущение, что инвесторы подтолкнули вас к мошенничеству, – вежливо сказала она.

– Нет, не совсем, я бы так не сказал. Я беру на себя полную ответственность за свои преступления.

– Но создается впечатление, что вы отчасти вините в них инвесторов.

– Они рассчитывали на определенную прибыль. Я чувствовал себя обязанным приносить им эту прибыль. Кошмар, на самом деле.

– Для вас, вы хотите сказать?