Стеклянный самолет

Они взяли его в двух кварталах от кафе «Wunderbar», где он встречался с этим американцем Вуди. Конечно, Тетерников знал, что рано или поздно его пригласят для разговора в СМЕРШ. Но что это произойдет так быстро… Принимая решение о встрече с американским представителем Красного Креста, он прекрасно понимал, что идет на риск и, потому постарался продумать все до мелочей. Сейчас же, сидя на стуле перед этим молодым офицером, который с приветливой улыбкой на широком добром лице, задавал свои вопросы, Тетерников чувствовал себя очень неуютно. Почему его не привезли в военную комендатуру, а допрашивали в каком-то доме без вывесок и охраны? Почему этот офицер сам вел протокол, неторопливо записывая его Тетерникова показания, старательно шевеля губами и прикусывая при этом кончик высунутого языка? Все в поведении этого человека, старающегося произвести впечатление недалекого и неловкого службиста, этакого деревенского увальня, одновременно настораживало и раздражало. Когда в комнату заглянула молоденькая немка и по-немецки спросила хотят ли господа офицеры чая, этот странный смершевец недоуменно уставился на нее, явно не понимая о чем речь и, когда Тетерников перевел вопрос, попросил сказать ей, что пока не нужно. Что это было? Проверка, владеет ли Тетерников немецким или он, действительно, просто не знал немецкого? Но ведь в комендатуре все прекрасно знали, что Тетерников почти свободно говорит не только на немецком, но и на английском и французском, испанском. Знание языков приветствовалось при назначении его на должность военного коменданта города, но в СМЕРШЕ, это наоборот было скорее минусом. И при любом, даже косвенном подозрении в связи с иностранной разведкой, могло стать поводом для серьезных обвинений в шпионаже. И потом — если сотрудник СМЕРШа делает вид, что не владеет немецким, то это выглядит также нелепо, как для историка незнание, например, даты Куликовской битвы.

Но как бы там ни было, легенда об угнанной в Германию дальней родственнице, по счастью, кажется вполне удовлетворила этого смершевца со смешной фамилией Кутуля.

Барнаул, Краевая клиническая больница, август, наши дни

«… Антошкин Павел Евгеньевич, 1916 года рождения, уроженец Нечунаево-Шипуновского района Алтайского края, член компартии с 1936, из служащих, русский, образование начальное (сельская школа), В ОГПУ — НКВД с августа 1930. Мл. лейтенант госбезопасности. Уполномоченный Залесского РАП ПП ОГПУ СибКрая, в ноябре 1933 награжден маузером от ЗСКИК (Западно-Сибирский краевой исполнительный комитет советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов). С декабря 1936 — 6 отделение 2—го отдела ГУГБ НКВД СССР…»

— О как! Даже наградной маузер у нас имеется. — Я отложила папку в сторону и внимательно посмотрела на лежащего в постели мужчину. Нет, пожалуй передо мной закрыв глаза лежал старик. Заострившиеся черты лица, запавший рот, пергаментная желтизна кожных покровов, темные пигментные пятна на руках. Только легкое дрожание белесых ресниц говорило о том что в этом непривлекательном, дурно пахнущем немощном старческом теле еще теплится жизнь. Да, последнее приключение в горах похоже окончательно добило гражданина Антошкина. Лечащий врач Барнаульской больницы позволил мне навестить больного с одним условием, что я не буду волновать пациента. Я обещала. Впрочем волновать Антошкина я и не собиралась. Правда кое — что крайне неприятное для себя больному вспомнить все — таки придется.

— Павел Евгеньевич, ваш доктор разрешил нам поговорить. Вы слышите меня? — громко сказала я и уловив движение высохшей руки на одеяле продолжила, — Скажите, когда, как и при каких обстоятельствах вы познакомились с гражданином Урбонасом Яном Мартыновичем?

— С Урбонасом я не знакомился. — Антошкин приоткрыл глаза и неожиданно твердым голосом продолжил, — просто мы служили в одном отделе. Вернее когда я пришел в отдел, он уже там работал. В какой — то начальный период времени он даже был моим наставником.

— В 6-м отделении 2-го отдела ГУГБ НКВД СССР? — прочитала я, сверившись с бумагой, — а чем занимался ваш отдел, вернее 6-е отделение? — поправилась я.

— Мы курировали Академию наук, различные НИИ и научные общества.

— Прекрасно, — я постаралась как можно дружелюбнее улыбнуться, — тогда не вспомните ли вы дело профессора Каменева?

— Не припоминаю такого, — быстро, на мой взгляд намного быстрее чем следовало бы, ответил Антошкин и закрыл глаза.

— Простите, я не совсем правильно выразилась. Дела профессора Каменева действительно не было, так как он погиб, — вздохнула я, — Но возможно вы или Урбонас допрашивали кого-то из его окружения?

— Послушайте, дамочка, — Антошкин так резко сел на кровати, что я от неожиданности вздрогнула, — сколько уже можно?

— Простите? — пробормотала я, удивленная такой бурной реакцией и на всякий случай отодвинулась подальше.