Всю ночь Валя переваривала услышанное. Узнать бы это лет двадцать назад, когда считала, что ценна своей ледяной чистотой. И только теперь, когда возраст разгулял гормоны, а Хесуса разбила стекло, перестала быть «спящей царевной».
Этого уже никогда не случится с матерью, получившей представление о сексе как об изнасиловании и ежедневно подтверждавшей это представление долгие годы замужества. Сцепив зубы, тянула лямку ненависти весь брак.
Валя так и не заснула, ей казалось, что внутри складываются в узор какие-то старые кубики, как умно сказал бы Лев Андронович, объединяются базовые фрагменты личности.
В Останкино приехала подавленной. Прошла сквозь строй обожающих лиц на ступеньках центрального входа, угрюмо дала автографы на протянутых входных билетиках.
Катя встретила её в кабинете Рудольф с неприятной усмешкой:
– Так зазвездилась, что трубку не берёшь?
– Замоталась.
– Я звонила тебе пять раз! – произнесла Катя с нажимом.
– Да мне уже по фигу эта коробка из-под ксерокса. Провалю так провалю.
– Адка тебе вчера звонила?
– Да, когда мы уже спали.
– И что сказала?
– Сказала, что Артёмов теперь дешевле меня берёт за покойничка. До сих пор кажется, будто доски деревенского туалета треснули и я туда ухнула…
– Что ты несёшь? Какой покойничек?
– Которых ведущие отпевают. Артёмов берёт по трёшке, а я, оказывается, по пятёрочке!
– Совсем сбрендила? – Катя протянула папку со сценарием.
– Что-то про тебя спрашивала… Типа звонила ли ты мне?
– Слава богу, хоть ты не ссучилась, – облегченно вздохнула Катя. – Короче, Адка за компом химичила, а её звонком наверх дёрнули. Так неслась, что оставила на экране вторую бухгалтерию, а там – другие наши зарплаты!!! Понимаешь?! И ещё у неё со Смитихой совместное русско-американское предприятие, где сворованные у нас деньги крутятся, чтобы лечь под шведов! Вот зачем ей тупая коза Смитиха! Я бегом всё это на принтер и группе раздала… Только твой экземпляр остался.
– Кать, мне шведский директор что-то говорил про совместный канал. Ты и так знаешь, что Ада воровка, – равнодушно ответила Валя. – Какая разница, обворует на десять рублей или на сто?
– Какая разница?! Я – кормящая бабушка! – Катя перешла на крик. – Бьюсь как рыба об лёд, а она из-под носу тащит?
– Ты вчера проснулась санитаром леса?
– Она ж врала, что наверх мешками заносит, потому у нас и зарплаты маленькие! – Катю аж затрясло.
– Не психуй, давление поднимется, – напомнила Валя.
В кабинет пританцовывающей походкой вошла Лариса Смит. Она поменяла имидж «православнуто-ряженой» на более западный, покрасила волосы прядями, переоделась в спортивный костюм и кроссовки.
– Хай! Наше метро – дворец по сравнению с ньюйоркским. Но в Нью-Йорке я понимаю по составу пассажиров, опаздываю на работу или нет, а здесь иначе…
– Пошли! – скомандовала Катя.
И, не ответив на приветствие Ларисы, они вышли из кабинета, спустились в нижний бар и взяли чаю.
– Пришла массажисткой, а как разговаривать научилась! – начала Катя.
– Разговаривать и раньше умела. Бабушка и мать говорливые, просто у них язык другой, а я вашему языку выучилась, – ответила Валя, словно оправдываясь.
– Тебе деньги не нужны? А мне позарез! При мысли, как эти курвы на нас шакалят, у меня начинается спазм сосудов. – В руке у Кати задрожала чашка чая.
– Деньги нужны как никогда, но воевать с Адой нет смысла.
– Больше не напишу для неё ни буквы, – пообещала Катя. – Лучше пойду торговать куриными окорочками!
– А я?
– Тебе что? Звёзды не ездят на метро, принцессы писают через шёлк!
– Ада просила ещё одну передачу про баб сделать, без твоих мозгов не справлюсь.
– Да без меня здесь никто не сделает ни одной передачи! Потому и ухожу, чтобы оглядываться с удовольствием! Ада считает, что мозги ничего не стоят, пусть делает передачу без них. – Катя стукнула кулаком по столу.
Валя оглядела Катино постаревшее лицо, её обветренные губы, неухоженные волосы, заношенную джинсовую куртку:
– Напиши для меня сценарий про баб, а потом вместе уйдём.
И это прозвучало неожиданно легко и необратимо.
– Тебе ж квартиру покупать! – не поверила своим ушам Катя.
– Как говорила бабушка, сгорел дом, гори и баня. Мне без тебя тут делать нечего.
– Телек – это игла, с неё не слезешь!
– Кать, ты ж меня знаешь…
– Хорошо, сделаю про баб, только объясни, что надо, не таким мятым языком. Ты меня, Валь, успокоила. Все Адину бухгалтерию в моей распечатке прочитали, потявкали и снова пошли лизать ей ботинки. И стою я, старая нищебродка, и думаю, как же так?
– Нет у них пока другой работы.
– И у меня нет. А что ты про «покойников по пятёрке» щёки надуваешь? Какая разница, вести свадьбу или похороны?
– Кать, ты не понимаешь, что это тавро? – взвилась Валя.
– Какое ещё тавро?
– Тавро, с какого я конного завода.
Про тавро объяснял лесник Тимофей, оттуда и вынырнуло слово, которого она в Москве не слыхивала. Огонёк не был таврирован, Тимофей подобрал его доходягой. И Валя радовалась, что жеребёнком его не прижигали калёным железом.
– Про коробку тебе сценарий так сделала, что имбецил не провалит, – подбодрила Катя. – И герой интеллигентный, хоть и «заслуженный пропагандон».