Стеклянный занавес

– И не жаль ни капельки, – удивилась Валя. – Говорят, зачем в политику полезла? Политика – грязь! Да по сравнению с телевидением политика – это просто автоклав!

– Что такое автоклав? – переспросила Катя.

– Первый раз ты чего-то не знаешь, – засмеялась Валя. – Круглая никелированная камера для стерилизации инструментов.

– Крепко мы Адке хвост подожгли! А тебя любой канал с руками оторвёт. Сама мосты наведу, – предложила Катя.

– Плохо мне на телевидении. Я в него не влюбилась.

– Повезло тебе. А я вся здесь, каждой клеточкой…

Они шли в артистическую, чтоб Валя переоделась из рекламного костюма «клубника со сливками», и видели, как вышколенная охрана выводит встревоженных зрителей и просит показать сумки.

А вдоль толпы, изображая кинолога, важно расхаживает Корабельский с овчаркой в наморднике и с килограммом медалей. Медали позванивают на овчарке, как капли дождя по подоконнику. И выглядит всё это настолько же смешно, насколько и противно.

Валя брела по раскалённой солнцем улице Академика Королёва, отворачиваясь от агитационных плакатов, и вспоминала, как в старших классах, подражая дикторшам, читала перед зеркалом в ванной программу передач по газете.

Как хотела быть телеведущей, но могла поделиться этим только с бабушкой Полей, у которой не было телевизора. Бабушка не понимала его смысла, говорила, про своих я и в деревне узнаю, а про чужих и знать не хочу.

Набрала сотовый Дениса, он сидел у родителей и просил приехать наконец познакомиться. Но Валя соврала про срочное интервью в связи с выборами и поймала машину до дома.

Мать запекала овощи в сложном соусе, высунулась из кухни с озабоченным лицом:

– Люди говорят, Ельцин-то подменный. Артиста похожего подобрали, и концы в воду. А Зюганов – настоящий.

– Я тоже подменная, – засмеялась Валя.

Вика лежала на диване в обнимку с Шариком и смотрела по телевизору мультфильм. Валя завалилась рядом, пощекотала её животик.

– Позитивные мультики Мишке показываю, – отчиталась Вика. – А чё ты встрёпанная?

– Отменили съёмку. А ещё с передачи ухожу! Матери пока ни слова. Не могу больше видеть Аду…

– Фигли обостряешь? Видишь, Рудольфиху плющит, уступи затяжку, потом своё догонишь.

– Катя нашла вторую бухгалтерию – Ада дважды крала зарплаты. Один раз вместе с каналом, второй раз сама. Со Смитихой через американскую фирму эти деньги гоняла. Про Катю сказала: «У неё что впереди?! Пенсия, геморрой, кладбище и некролог: “Все свои силы она отдала телевидению…”»

– Гнида! – согласилась Вика и погладила Валю по плечу. – Люди свою социальную ступеньку моют с мылом, а тебе пофиг. А я всё думала, зачем ей толкушка Смитиха?

– Толкушка???

– Которая везде тусует, толкается, изображает деятельность. Потом оказывается, ни фига, кроме толкотни, не сделала, не сняла, не написала, не организовала.

– Я тоже на телевидении толкушка, – призналась Валя. – Как сказала организаторша поездки, «торгую воздухом времени».

– Ты чё? Голливудская комедия вытащила Америку из жопы Великой депрессии, а телик вытащил нас из-под коммуняк. И ты в нём не последняя барашка. А чё к Дедморозычу плакаться не двинула?

– Мы с ним ещё, как говорят цыгане, только начинаем родниться, а ты – родная. От новой квартиры пока откажемся, я к Денису съеду, ты будешь тут пелёнки су-шить.

– Не, я у мамки хату отсужу, и сменяет Дина мою однушку и нашу двушку на флет на Пречистенке.

– Переночую здесь, соскучилась по вам, – сказала Валя, аккуратно обходя тему Дины.

Утром психовала из-за выборов. Перед свадьбами так не волновалась, потому что обе были понарошку, а сейчас всё внутри дрожало. Словно прооперировали близкого, а результаты сообщат только через два дня.

Делала вид, что спит, пока Вика не умчалась во ВГИК, а мать на Черёмушкинский рынок. Прожить «День тишины» хотелось как можно тише.

Но неожиданно позвонила Маргарита, стала умолять о встрече. Видимо, созрела извиниться. Валя хотела послать её подальше, но вдруг пожалела и пригласила зайти.

– Спасибо, что приняли меня после размолвки, – поблагодарила Маргарита с порога.

«Не после размолвки, а после наглейшего кидалова», – подумала про себя Валя, но не стала бередить душу. Сейчас и без Маргариты было достаточно стресса, ответила бабушкиным:

– Перемелется, мука будет.

От бывшей виолончелистки не осталось и следа. Буйные рыжие волосы Маргариты, игриво вылезавшие прежде локонами из хвоста, были модно подстрижены.

Тонкие блузки с расстёгнутыми верхними пуговичками и узкие юбки, подчёркивающие фигуру, сменил чёрный балахон. Пальцы были в экзотических скарабеях, а на груди висел серебряный диск с пятиконечной звездой и буквами неведомого алфавита по ободку.

– Показывайте, как живёте, – и Маргарита, не церемонясь, прошла сперва в дальнюю большую комнату, потом в маленькую.

– Почаевничаем на кухне, – пригласила Валя.

– Но… Вам ведь, наверное… – Маргарита сделала неопределённый жест от невозможности проговорить, что думает о жизни в хрущёвке. – Тесновато.

– Здесь мать с Викой, а я – у мужа.