Стеклянный занавес

– Вот чё приперлись? Тёма сказал – Тёма сделал! Какой стол, мамуля, глаза разбегаются! Не стол, а сказка венского леса! – бубнил Тёма.

Эдик уплетал за обе щеки, а Максим медленно цедил водку и ни разу не встретился с Валей глазами. Валя тоже глотнула для храбрости водки и домашним голосом спросила:

– Максим, чего не ешь?

– Не голоден, – ответил осторожно он. – Разве что блинов.

– «Не голоден»? – кинулась на него мать с салатницей. – Салат «Мимоза» твой любимый!

– Как дела в поликлинике? – спросила Валя.

– Так же. Пашем в две смены, – пожаловался Максим, не поднимая глаз. – Народ накупил тонометров, измерителей пульса и сахара в крови. Теперь всё знают лучше врачей.

– А что главный? Не все помещения ещё сдал? – Валя изображала беседу бывших коллег так искусно, что ни Тёма, ни Эдик не поняли, какая великая трубка мира раскуривается с каждым её словом.

– В подвале у него вечерами секты собираются. Ночью вообще непонятно, что происходит. А в аптеке поликлинической чего только не продаётся! Поискать, так и «калаш» найдётся!

– А мои девчонки?

– Любка уволилась. Серафиму Ивановну помнишь? Старшую сестру? Умерла от инфаркта! А Вера Тихонова из регистратуры, курносая такая, вышла за негра.

– Вера? Надо же! Курносых негров нарожает!

Мать с Викой глядели на них во все глаза, не могли нарадоваться, пока Эдик, прокашлявшись, не прервал эту вполне искреннюю беседу.

– Олю выписывают. Ты, Макс, с матушкой моей поговори, – сказал он каким-то очень взрослым голосом. – Как врач скажи ей! Не заразная Оля, чтоб с людьми жить! Матушка не врубается.

– Выпьем за то, что хата у нас в кармане, – объявила Вика. – Глубоко беременные сердцем с вами!

И все, кроме неё, потянулись к бутылкам, рюмкам, забулькали напитками. И, не проговаривая вслух, чокнулись за легитимность двух любовных союзов, слабый пол в которых лежал бы уже на кладбищах, кабы не счастливое стечение обстоятельств.

– Подстригусь «под ёжик», – пококетничала Вика, чтоб отговаривали.

– Брюхатой стричься нельзя, – стала загибать пальцы мать. – Руки вверх поднимать нельзя, ногу на ногу ложить нельзя, на пороге сидеть нельзя. Есть втихаря нельзя, а то вороватый будет!

Все засмеялись, а Вика добавила:

– Мамка письмо с хачём передала. Мол, трали-вали, кошки драли, просит за всё прощения… Душевный стриптиз, блин!

Наконец выдалась минутка, Валя вышла в кухню, перезвонила Горяеву, а он возбуждённо закричал:

– У нас 53,82 %, у Зюгашки 40,31 %! Не зря Гарант плясал с Женей Осиным! Зюгашка дал интервью, что победу обеспечила сдача голосов Лебедя. Надо этого Олега Вите наградить!

– Здорово!

– Это не «здорово», ласточка моя! Это – грандиозно! Мы спасли Россию!

Июль после выборов президента стал адом. Одиннадцатого числа взорвали 12-й троллейбус на Пушкинской площади, ранило 8 человек. На следующий день взорвали 48-й троллейбус на проспекте Мира, ранило 26 человек.

19-го пытались взорвать железнодорожный вокзал Воронежа, к счастью, рванули лишь детонаторы, основной заряд мощностью 20 кг в тротиловом эквиваленте не сработал.

25-го в Волгограде взорвали хвостовой вагон пассажирского поезда, и тоже никто не пострадал… Ответственность за теракты брали чеченские боевики.

Началась паника, москвичи стали самоорганизовываться и по очереди дежурить у подъездов. Валя, скрыв от Дениса, тоже дежурила ночью с Шариком и соседями.

Соседи, супруги-челноки, волновались по поводу взрывов меньше, чем по поводу принятого 1 августа указа о налогообложении челночного бизнеса. Категорически не хотели платить налоги и просили у Вали совета, куда теперь податься.

Расспрашивали о Валиной зарплате на передаче, но после того, как озвучили свои доходы, ей было стыдно называть цифру, пришлось сослаться на «коммерческую тайну».

А в остальном Валя словно зависла между прошлым и будущим и плыла по течению. Тем более Катя тянула со сценарием последней передачи, ведь летом либо шли повторы, либо передачи с беспомощной Валиной дублёршей.

Сумма, положенная на Викин счёт, подмигивала новой квартирой с пальмой в гостиной и берёзами под окном. Но на Пречистенку теперь категорически не хотелось, а слово «обживание» билось в голове, как пойманная рыба в садке.

И Валя заставила себя позвонить риелторше Елене Петровне, которая затарахтела:

– Всёнормальнотолькосделкапокаоткладываетсявоттот стариккоторыйболелумерноэтопоправимопотомучтонадо датьходтрёмбумажкамчтолежатудвухразныхнотариусовно всяцепочкаготоваждатьпотомучтовселожатсявсвоивариантыкаквлитые.

Но Валя чувствовала, что как только расхотела квартиру, та ответила ей взаимностью. И никаким нотариусам цепочку уже не склеить, несмотря на то что дома всё, кроме посуды, летней одежды и кухонной утвари, давно упаковано в картонные коробки.

Мать подметила, что даже паркетные полы заскрипели под ногами, что было самой надёжной приметой переезда. И уложила в одну коробку иконы и веник, вместе с которым в новую квартиру переселялся домовой.