Стеклянный занавес

– Сейчас позвоню. – Редакторша торопливо набирала телефонный номер. – Не может же быть, чтоб совсем никуда! И картинка, и костёр, и лысый в рубахе, и говорит чистенько!

– На хрен он тебе? – удивилась Катя.

– Игорь, сама Валентина Лебедева в восторге от твоего материала! Передаю трубку, – проворковала редакторша.

– Здравствуйте, Игорь! Вы давно это сняли? – спросила Валя.

– На прошлой неделе. – Голос у парня в жизни был вполне обычный, а не натужно хриплый, как во время съёмки.

– Это мой знакомый. Потеряла его координаты.

– Мне про них дружок рассказал. Туда везли на машине с завязанными глазами. Секретность круче, чем у бандитов. Этот чувак живёт там под чужим именем, выкупил дома в вымершей деревне и содержит эту шарашку. Честное слово, никаких координат!

– Жалко. Спасибо. – Валя передала трубку Наташе.

– Чё ты залипла? – спросила Катя, когда вышли.

– Это мой учитель.

– Так ты у нас «Харя Кришна»? – Катя даже остановилась.

– Спасибо, что притащила меня. Не знаю, как тебе объяснить, но считай, это было письмо от небесного диспетчера, – сказала Валя и поцеловала Катю в щёку.

– Ну, даёшь! Когда я тебя в звёзды вывела, спасибо не сказала, а из-за хрена лысого всю щёку обслюнявила. Не сильна я в ваших просветлённых переписках, давай лучше про бабский сценарий.

– Давай. Хочу в сценарии про то, почему у русской бабы… такие проблемы с сексом!

– Тоже мне основной вопрос философии, – скривилась Катя. – Жрать нечего, а ты, как Адка, про секс.

– Кать, это важно. Мой Денис сказал, что историк всё объяснит понятным языком.

– Хочешь попов замочить? Так и говори. Тогда зовём попа, атеиста и сексолога, – кивнула Катя.

– Поп не виноват, что сыграл эту роль. Потому и нужен правильный историк. – Валя не могла пересказать всё, что говорил Денис, но понимала, насколько это важно донести до экрана.

– Пусть твой хахаль и порекомендует историка. Лучше бабу. Я с ней пощебечу и напишу за ночь.

– Ты меня ради этого гнала через всю Москву? Не могла по телефону?

– Хотела, чтоб ты видела, как у меня всё в порядке. Не выношу, когда меня жалеют, – созналась Катя. – Да и письмо от небесного диспетчера принесла тебе в клюве.

Из Останкино Валя летела как на крыльях, хотела поскорей поделиться с Денисом. Доехала на бомбиле до университета, добежала до калитки в заборе, наткнулась на стайку студенток или абитуриенток, осеклась. Это был «не её электорат».

Они курили, обмениваясь непонятными фразами. То ли это был сленг, то ли там было столько терминов. Одеты были в какие-то бриджи-шорты из обрезанных джинсов, адские мини-юбки, топики на тоненьких бретельках и майки с голым животом, каких бы постеснялась даже Вика.

У некоторых на голове был модный хвост с одного боку. У других косыночка. Валя не удивилась, если бы они шли полуголыми на пляж, но они шли в университет.

Не то чтобы приревновала к ним Дениса, Вика говорила, что «у преподов в глазах защиты от симпотных девок», а показалась себе старомодной провинциальной тёткой, но заставила себя спросить:

– Как пройти в «Стекляшку»?

– В первый гум? – спросила одна из девушек.

Остальные смолкли и поражённо уставились на Валю, мол, как можно этого не знать?

«При чём здесь ГУМ? Он же на Красной площади», – пронеслось в Валиной голове.

– Да вон же, – показало сразу несколько девушек.

Валя пошла к большому зданию, напоминающему неуклюжестью Останкино. Стеклянными в нём были только окна, а на куске, выдвигавшемся вперёд, красовался барельеф с людьми.

И эти бесформенные люди в каком-то овощном гарнире напоминали героев художника Геры, оттяпавшего половину Сониной квартиры. Гера за хорошие деньги рисовал таких к Олимпиаде, вставляя каждому в руки мяч, копьё или весло.

Валя обошла здание вокруг, почувствовала, что внутри совсем не её мир и что «Стекляшка» стоит стеклом между ней и Денисом. Она не решилась войти и поехала в квартиру Дениса, так и не набрав его сотовый.

Скрыв, что была возле МГУ, спросила Дениса вечером:

– Какие у тебя были в детстве увлечения?

– Времени для увлечений было мало. Кружки, секции. Но папа подарил фотоаппарат «Смена» и фотоувеличитель. Я закрывался в ванной, вставал на стремянку, вкручивал в плафон красную лампочку и проявлял собственные фотографии, – вспомнил он.

– Зачем на стремянку?

– Потолки четыре метра, пойдешь знакомиться с родителями, увидишь. Сделали в гостиной второй этаж, а в нём библиотеку. Когда был маленький, забирался туда по лесенке и засыпал, а меня по всему дому искали…

Валя уже знала, что его родители долго работали за границей, пока Дениса пасли любящие бабушки и заботливые домработницы. Что один дед у него из расстрелянных, второй – из расстреливавших.

И в историки он пошёл, пытаясь примирить ветви генеалогического дерева. Но на этом дереве было так аристократично, что Валя ощущала себя лезущей суконным рылом в калашный ряд. Особенно когда фигурировали четырёхметровые потолки и фотоувеличитель с красной лам-почкой.