Стеклянный занавес

В Валиной семье вообще не было фотоальбома, а фотоистория исчерпывалась портретами материной родни над её диваном, потёртой родительской «свадебной карточкой» и изображением трёхлетней Вали, прижавшейся к бабушке Поле возле дома в Берёзовой роще.

Ещё было фото класса, где Валя с толстой косой и грустными глазами. И как это мог понять Денис, лезущий на стремянку с красной лампочкой проявлять собственные фотографии?

– А что ты фотографировал? – из вежливости поинтересовалась Валя.

– Например, ледоход! Каждый год все дачники приезжали смотреть ледоход на нашей речушке. Кстати, у русских и финно-угров были ритуалы для ледохода. Просили реку, чтоб ледоход не причинил вреда, клали на льдинку хлеб и соль, бросали монеты. Повязывали на запястья нитки, чтоб отправить их по ледоходу и вода унесла с ними болезни. Наливали воду в бутылки, давали пить детям и больным. Ты видела ледоход?

– Видела, – ответила Валя, но продолжать тему не стала.

– Пора знакомиться с родителями, а то уже совсем неприлично.

– Спалишь шкурку царевны-лягушки, посмотришь на меня глазами своих родителей, всё и кончится…

А слово «ледоход» заколотилось и застучало в голове, словно в блендере делали коктейль с кубиками льда. Так с Валей было перед тем, как снова снился проклятый ледоход. Бабушка говорила, как ледоход приснится, так и дела пойдут, но Вале снился её ледоход.

В Берёзовой любоваться ледоходом выходили все, от мала до велика, тащились даже старики, проводящие весь год на печи да на завалинке. Это заряжало энергией до следующей весны.

Ледоход начинался с дня Никиты Водопола. Лёд перед Никитой Водополом синел, вздымался, а потом течение рвало его снизу и громоздило в заторы. Деревенские пацаны тайно от взрослых бегали в ледоход по льдинам, так же, как тайно от родителей бегали их отцы. А прибежавший первым ходил весь год в героях.

Валя была ловкая, спортивная и в шестом классе побежала с пацанами, показать, что городские бегают не хуже деревенских. Лёд трещал и ревел, душа уходила в пятки, тёмная вода кипела подо льдинами.

Валя бежала уже третьей, хотя пацаны были старше, пыталась обогнать второго, но нога внезапно подвернулась, и она ухнула в реку. Получила соседней льдиной по голове и перестала соображать.

Вцепилась в ближайшую пластину льда, стала подтягиваться на неё руками. Пальтишко и сапоги отяжелели от воды, сердце в ушах ухало как сова, тело закостенело, а пальцы с трудом гнулись от холода. Чудом вползла.

Помочь было некому, пацаны бежали вперёд, не оглядываясь, обернёшься – соскользнёшь в воду. Место на реке выбрали пустынное, вокруг никого.

Валя, раскинув руки, полежала на льдине. Пришла в себя, прокашлялась, потихоньку встала. Голова кружилась, ноги дрожали и подкашивались, но, вымеряя каждый шаг, снова побежала, прыгая только в центр крупных льдин.

Когда доплелась до дома, бабушка Поля всё поняла по глазам. Раздела её догола, метнула на печку чугунок с картошкой, залила кипятком из чайника:

– Не боись, никому не скажу! Мать-то убьёт! Вода утянуть могла, да, видать, пожалела!

Голая Валя стояла, прижавшись спиной к тёплой печке, её бил колотун, а бабушка чистила кривым старым ножом луковицу.

– Не буду лук! Не буду лук! – заревела Валя не столько о луке, сколько обо всём сразу.

– Лук, Валюшка, ртом горький, а кожей сладкий, – успокоила бабушка.

Достала старую страшную тёрку, крупно натерла лук в миску, смахивая слёзы от него. Швырнула в эту миску несколько ложек гусиного жира, замешала с луком, как тесто, натёрла этим Валино трясущееся тельце, обернула простынёй до шеи, а сверху ватным одеялом.

Этот рулет с начинкой из девочки положила на печку и поставила перед носом горшок с картошкой, пар которой велела вдыхать. Жутко воняло луком, руки были по сути связаны, по лицу тёк пот от картофельного пара.

Валя не помнила, как спеленатой провалилась в сон, а бабушка Поля утром погнала её в протопленную по-чёрному баню. Часов в двенадцать в дом ворвалась мать в сбившемся платке с безумными глазами:

– Где Валька?!

– Чё разоралась? – артистично удивилась бабушка Поля.

И кивнула на печку, где намытая розовощёкая Валя лежала в обнимку с кошкой Василисой.

– Белкин на мотоцикле мимо фабрики ехал, его малец сказал – Валька в ледоходе утопла! – простонала мать, сделала два шага и рухнула на стул.

– Так у Белкиных-то весь род брехливый, – невозмутимо напомнила бабушка. – Забыла, как брехали, что корову покупают? Сама подумай, нешто наша краля с белкинским архаровцем по ледоходу побежит?

Мать молчала, держась за сердце.

Валя часто видела во сне, что не вползла на льдину, сорвалась и лежит на дне, то в донашиваемом за соседской девчонкой зимнем пальтишке, то в наряде спящей царевны из сказки Пушкина, лежащей в хрустальном гробу…

– Лев Андронович, который звал тебя преподавать нам, шизикам и пенсионеркам, говорил про регрессионную терапию, что нельзя игнорировать страну, которая тебя позвала, – сказала Валя утром.

– Как позвала? – не понял Денис.