Здесь, в далёкой северной реальности, я пытался рассмотреть носорога за пальмой. Мне хотелось надеяться, что сейчас из ниоткуда появится какой-то значимый объект, фиксирующий наше прибытие. Так моряк, завершив плавание, делает первый шаг и чувствует под ногами не шаткую палубу корабля, а твёрдую землю. Так солдат возвращается домой после войны и обнимает жену. Так снайпер, нажав на спуск, видит, как падает цель. Нам нужен был итог.
И только я подумал об этом, как воздух стал другим. Я не мог вдохнуть его из-за многочисленных фильтров костюма, но я увидел, и увидели другие. Он искрился, как будто невидимое солнце отражалось в мириадах серебристых пылинок. Проводник остановился, и остановились мы все. Я поднял руку, глядя на неё сквозь этот странный воздух, и почувствовал эфемерность, ирреальность собственного тела. Меня не существовало, я то ли умер, то ли вовсе не рождался, мной была каждая блестящая пылинка, каждый миллиметр пространства, облачённого в свет.
«Что это?» – спросил кто-то.
«Территория Стекла», – ответил Проводник.
«Мы не умерли».
«Нет».
Мы понимали, что ещё не дошли, что впереди ещё сколько-то минут или часов ходьбы по стеклянной глади, через сверкающий воздух, но ощущение эйфории всё равно застило глаза, дёргало нервы, зудело в голове. Я опустил поклажу и раскинул руки, пытаясь поймать пылинки, но те не висели в воздухе, а существовали в каком-то параллельном измерении, проходя сквозь костюмы и плоть.
«Что ты делаешь?» – раздался крик.
Я оглянулся. Цифра раздевался. Он уже расстегнул костюм и стягивал с себя его облегающий материал. Я сделал шаг к нему, как и ещё кто-то, но Проводник встал между нами и поднял руку в останавливающем жесте.
«Не нужно», – сказал он.
И мы почему-то послушались, как слушались всегда.
Цифра уже снял шлем и стянул с себя верхнюю часть костюма. По его движениям не чувствовалось, что ему холодно или плохо – он делал это точно так, как если бы находился в палатке. Потом он стянул штаны вместе с пристёгнутыми ботинками и остался в нижнем – изрядно замызганной кофте с короткими рукавами и обтягивающих шортах. Он обернулся и посмотрел на нас, и меня ужаснул этот взгляд, а точнее, не сам взгляд, но сопровождавшая его растерянная улыбка. Такая может быть у человека, которому жена обещала сюрприз, он разделся и вошёл в тёмную комнату в чём мать родила, а после включения света увидел толпу друзей. Но если в описанных обстоятельствах улыбка смотрелась бы уместно, то в этом сверкающем воздухе, среди людей в тёмных комбинезонах она пугала, точно за ней скрывалось зло – так серийный убийца улыбается жертве, так насильник улыбается женщине, так смерть улыбается человеку.
Цифра снова повернулся к нам спиной и стянул с себя остатки одежды. Он стоял, совершенно голый, среди искрящихся блёсток и чуть пошатывался, раз-два, раз-два, и казалось, что сейчас он упадёт, а он сделал шаг вперёд, прочь от нас, потом ещё один, и ещё один, и ещё – и никто не пошевелил и пальцем, никто не сказал и слова, чтобы остановить его. Некоторое время он шёл, а мы следили за его удаляющейся фигуркой, но вскоре сияние частиц окончательно закрыло его, застило зрение, и от Цифры осталась только чёрная кучка одежды.
«Почему ты отпустил его?» – спросил я.
«Потому что каждому свой путь. Если бы мы удержали его, он сделал бы это потом. Завтра, или ночью, или на обратном пути – неважно. Однажды сделанный выбор нельзя изменить».
«Это неправда».
«Почему ты так думаешь?»
«Потому что мы постоянно меняемся. Мы меняем направление, взгляды, женщин, города. А ты говоришь нельзя».
«Можешь ли ты отменить это путешествие?»
«В каком смысле?»
«Сделать так, как будто его не было. Как будто ты в него не пошёл».
«Прошлое вернуть нельзя. Но выбираем мы будущее, а не прошлое».
«Нет».
Проводник подошёл ко мне.
«Мы собираемся выбрать будущее. Но когда выбор сделан, оно становится прошлым».
«Это демагогия. Например, два года назад я сидел на скамье в порту и ждал одну женщину. Я никак не мог решить, хочу я её видеть или нет. Я ждал до последнего, но, когда она появилась в конце улицы, встал и ушёл, пока она меня не заметила. Я мог остаться сидеть, но я выбрал уйти. И ты хочешь сказать, что я не мог поступить иначе?»
«Не мог».
«Мог».
«Нет. Ты ничем не докажешь, что мог, потому что прошлое не вернуть. Твой выбор – встать и уйти – был сделан ещё до твоего рождения».
Я рассмеялся.
«Ты пришёл к версии, что всё предопределено. Но ты всегда говорил, что не знаешь будущего, потому что оно непредсказуемо».
«Барт, – сказал Проводник, – ты слушал меня тысячу раз и всё равно ничего не понял. Ты всё равно видишь мир так, как подсказывает тебе зрение, хотя зрение не играет никакой роли, его задача – создавать удобные для восприятия интерпретации. Будущего нет, и оно может быть любым, поскольку каждый делает свой выбор, и этот выбор пересекается с выбором других. На пересечении возникает хаос, из которого рождается будущее».
«Нет, – перебил Энди. – Не так. Если выбор каждого предопределён, то и их сочетание предопределено».