Стена

Катерина подняла к глазам платок, промокнула слезы. Долго, пристально смотрела на Гришу и вдруг… Он даже не успел понять, когда ее руки оказались на его плечах, она прижалась к нему, а мокрое, зардевшееся лицо оказалось совсем близко… Так близко, что его губы нежданно-негаданно соприкоснулись с ее губами.

— Ка…

Григорий хотел сказать «Катя», но не смог, — жаркая волна накрыла его, и все вокруг куда-то полетело, словно низкая светелка раскрылась в зимнее ночное небо, и это небо унесло с собой его и ее.

На пальцах отведенной в сторону Катиной руки повис православный крестик.

Он, не раздеваясь, опрокинул Катю на постель, упал сверху, захлебываясь горячим, властным, как сама жизнь, желанием… Григорию казалось, ни разу в жизни не желал он женщину с такой силой.

Внезапно волна вожделения оглушила его, и он, будто неопытный подросток, резко расслабился, раньше, чем его тело, самопроизвольно содрогнувшись, дало этой волне выход.

— Все, да? Ты что, все, милый? — жаркий Катин шепот привел его в чувство. — Григорий вдруг опомнился.

Катя смотрела снизу вверх, и теперь в огромных глазах темнел испуг.

— Что-то не так? Я что-то сделала плохо, да?

— Нет-нет, все хорошо. Это я… ну, я просто подумал, что не надо так… сразу… не сейчас, короче…

Колдырев резко отстранился от Катерины. Девушка дрожала с ног до головы.

— Тебе холодно, Катя? — глупо спросил Григорий. — Погоди, я сейчас…

Он нащупал на кровати меховой тулуп, которым прикрывался поверх одеяла, и укутал им Катерину.

— Гриша! Почему? Ты что — не любишь меня? Не желаешь больше?

Он просунул руку под волчий мех и погладил ее плечо.

— А сама ты отчего захотела? От того, что боялась: меня убьют? Да? Просто жалко меня стало?

Катерина вздрогнула:

— Тебя не убьют!.. Но я… я хотела, чтобы мы уже сейчас стали одним целым. Навсегда.

Григорий счастливо выдохнул.

— А мы, считай, уже стали. Почти. Я люблю тебя, Катя. Вернусь, попрошу у воеводы твоей руки, и мы обвенчаемся. И тогда, перед Богом, я назову тебя женой… Хочешь ли этого?

— Всем сердцем хочу! Но, Гриша… Ныне же пост Рождественский. Кто ж нас обвенчает?

Григорий рассмеялся. А ведь он об этом и позабыл!

— Катя, владыко Сергий в храме говорил, что воины во время войны от поста освобождаются. Все как положено сделаем… А пока ты лучше иди. Иди.

И на прощание Григорий сделал то, чего ему так давно хотелось, — поцеловал белый шрамик на ее щеке.

Королевский штандарт (1609. Декабрь)

— Вечер тебе добрый, Варюшка! Как живешь-можешь?

— Доброго и тебе вечера, Андрейко! Уж не вечер, а ночь на дворе. Живу лучше всех. Садись к печурке поближе. Я только-только растопила. Но ничего: хоромы невелики, сейчас тепло будет.

Перебравшись из обреченного посада в крепость, стрельчиха Варвара получила взамен избы старую бревенчатую баню, прилепившуюся во дворе купеческого терема. Ограничение в дровах вынуждало даже богатые семьи пользоваться банями совместно — одной на две-три семьи, и освободившиеся баньки были отданы беженцам. Воспользоваться правом на собственное жилье как вдове погибшего в сражении стрельца помог Андрей Дедюшин.

Он уже несколько раз навестил любовницу на новом месте, хоть теперь еще больше старался таиться: жили все ныне бок о бок, и скрывать, к кому он ходит, стало совсем трудно. С другой стороны, может, это и неплохо: Андрею очень хотелось вызвать в Катерине ревность. Пусть доброхоты донесут, к кому наведывается ее стародавний ухажер. Да, сейчас он понимал, как ни стремился он скрыть это от самого себя, что племянница воеводы не любит его… А вот если вдруг поймет, что у нее есть соперница…

В общем, ходил он к Варе, и она его с радостью встречала. Раньше он всегда приносил ей какие-нибудь гостинцы, старался это делать и теперь, но указы воеводы почти уравняли бедных и богатых в возможности добыть излишек пропитания или какого-нибудь лакомства. Впрочем, у Андрея был припасен большой, на пару четвериков, бочонок меда — вот уже несколько лет он брал его у одного и того же пасечника, и в минувшее лето, будто предчувствуя беду, закупил немало. Каждый раз он взял за правило приносить Варе по маленькому горшочку, полному вязкого ароматного янтаря.

Принес и сегодня. Варвара, сняв глиняную крышечку, окунула в мед кончик языка и, сжав обеими ладонями виски Андрея, соединила свои вишневые губы с его губами, так что медовая капля растеклась по его гортани.

— Сладко? — она засмеялась, выскальзывая из объятий полюбовника. — Сладко с миленьким целоваться! А что же — как женишься на Катеньке, позабудешь ко мне дорожку?

— Тебя, пожалуй, забудешь, — Дедюшин скинул шубу и вновь потянулся к Варваре. — Да, думаю я, что и не женюсь на Катьке.

В его голосе невольно прорвалась боль. Нахмурившись, он гладил Варины черные волосы, постепенно сдвигая с ее шелковистых плеч тонкий лен сорочки.

— Не помогло приворотное зелье? — то ли с сочувствием, то ли с насмешкой спросила Варвара.

— Не помогло. Да ты и когда мне его варила, сказала — не поможет! Откуда сама знала?

Она вновь поцеловалась с Андреем, на этот раз долгим, томительным поцелуем.