Стена

— Прости, воевода! — теперь Михаил видел, что по лицу старика струился не только пот — лицо его было в слезах. — Прости меня, грешного! Иродов породил, иуд окаянных! Срам навечно на роду нашем!

— Полно тебе, Егор Ефимович, — Шеин наклонился, с усилием поднял его на ноги. — Полно…

Он не знал, что еще сказать.

Тут снизу раздался мощный взрыв хохота, и он невольно оторвался от старика, шагнул в сторону. На Фрица наступала, легко рубя алебардой, держа ее словно вилы, дородная простая баба, видно из крестьянок. Немец пятился — вроде бы шутливо уступая, а может, и растерявшись. Отвлеклась на это зрелище и охрана.

Шеин спохватился, когда было поздно.

Отец перебежчиков, продолжая беззвучно бормотать в бороду: «Породил иуд, срам на мне вечный!», добрел до края площадки, до самого просвета между зубцами башни и, тихо перекрестясь, беззвучно ушел в пустоту.

Воевода ахнул, метнулся к стене, свесился вниз… и в сердцах ударил кулаком по камню.

Чтобы сраму не имати! (Продолжение)

— Здравствуй, Катерина! Почто пришла? Важное что-то?

Григорий сел на постели, нечаянным движением поправляя рубаху. Кажется, так уже было? Почти так. В день перед первым приступом.

— Прости, Гриша…

Вот так новость! Он для нее уже просто Гриша. Приятно, что говорить. Но к чему? Во что на сей раз играет эта сумасбродка? Ведь видит, знает, что он не может не смотреть на нее, наверняка догадывается, каково ему скрывать свои чувства! И что же? Наслаждается? Тешит гордыню? Ждет, что он будет у ее ног валяться, как добросердечный бедняга Андрей Дедюшин? Ну, это напрасно!

Он — Колдырев.

Он из другого теста.

— Лежи, Гриша, не вставай. Я просто так пришла… Просто поговорить.

— О чем же, Катерина?

— Дядя сказал, ты завтра вновь на вылазку идешь.

Григорий нахмурился. Не много ли Шеин доверяет своей племяннице?

— Он не мне это говорил!.. — поймав его взгляд, и словно прочитав мысли, воскликнула девушка. — Просто… просто я случайно услыхала его разговор с Лаврентием.

— Случайно услыхала?

— Ну, если хочешь, подслушала. Кто придумал совершить такое безумие? Уверена, не Михаил. И не Лаврушка — у него бы выдумки не хватило. Значит, ты?

— Не я. А кто — не могу сказать, не то придется выдать остальных, кто со мной пойдет. А нельзя.

— Ты мне не доверяешь?..

Ах, как засверкали ее глаза! Не захочешь — залюбуешься… Взгляд так и жжет. И чего же в нем сейчас больше, в этом взгляде? Обиды? Ярости? Или… Конечно, хочется, чтобы это было именно «или»… да как проверить?..

Но Катерина сама ответила на невысказанный вопрос, сказала с непонятной грустью:

— Лицо у тебя, Гришенька, сейчас такое…

Колдырев недоуменно провел по щекам тыльной стороной ладони.

— Нет, — тихо сказала Катерина. — Не только сейчас. Во все последние дни… Серьезное у тебя лицо. Постоянно. Даже когда улыбаешься. Почему так?

— Война… — только и нашелся что сказать Григорий.

…Уже несколько месяцев Григорий жил в крепости. И за это время заслужил не только прозвище «боярин с прутиком» (смолянам все не давала покоя его шпага), но и уважение осажденных. Если вначале у него боевого опыта, считай, и не было, то теперь его стало, можно сказать, с избытком. Война, а в особенности первые ее дни и недели, преподали много уроков. Помогало и каждоденное общение с Фрицем: Майер, будучи всего годом старше Колдырева, повоевать успел, к тому же, всегда и везде — внимательно учился искусству войны у своих командиров. Теперь Фриц был для Григория не просто другом, но и личным наставником по военному делу.

Уже вскоре после своего появления в Смоленске Фриц (или Фрис, как по большей части его называли), наспех залечив рану, обошел всю крепость, после чего твердо попросил встречи с воеводой. Шеин не сразу и не без досады согласился: ну, куда лезет этот немец! Однако не пожалел: Фриц педантично рассказал обо всех замеченных им недостатках в организации обороны и дал вполне дельные советы, как их исправить. Например, сказал, что в ночное время караульным лучше будет сменять друг друга не через каждые четыре, а через каждые два часа: меньше будет рассеиваться внимание, а в осеннее и зимнее время они меньше будут замерзать и не охранять стену с единственной мыслью о смене. В свою очередь, и те, что эти два часа будут спать возле костра, не разоспятся так, что потом им будет долго не прийти в себя. Между срубами перед воротами Фриц посоветовал протянуть на уровне колена шнуры и развесить на них всякую железную и иную звонкую навроде стеклянного боя мелочь: если враг будет подходить в темноте, то неизбежно выдаст себя звоном. Шеин оценил пользу таких подсказок и теперь не стеснялся посылать за Фрицем, чтобы выслушать его мнение.