Стена

Дедюшин смешался. Теперь-то он понимал, что зря пришел к ней со своей «ужасной» вестью. Видно, Колдырев выполняет какое-то тайное поручение воеводы. И об этом все знают в семье Шеина — все, кроме него, их ближайшего и вернейшего друга… Значит, уже не верят ему… Значит, уже не свой он ни для воеводы, ни для стервы Катьки… Теперь на его месте — этот московский хлыщ, будь он проклят!

— Выходит, Григорий доверяет тебе важные воеводины тайны? — стараясь улыбаться сквозь набегающие от жестокой обиды слезы, спросил Дедюшин.

Она рассмеялась. Да как! Не хуже Варьки — так же задиристо и дерзко. Прежде он не слыхал у нее такого смеха.

— Так перед смертию возможной — отчего ж любушке не рассказать? — нервно и некрасиво хохотнула Катька. — Он же… он же и сгинуть там может, — резко оборвав смех и, словно задрожав, прошептала она.

Андрей пошатнулся. Вот теперь все кончено, это уже ясно. И какой же позор услышать от нее такое признание… Но он сам пошел навстречу этому позору!

— Михаил все знает?

Это была последняя надежда. Если она врет, дура, бахвалится, то сейчас об этом скажет и попросит не говорить воеводе.

— А ты пойди да доложи ему! — крикнула Катя. — Что ты еще можешь-то? Я и сама скажу, не бойся. Ступай.

Он молча повернулся к двери. Он чувствовал себя растоптанным.

Это действительно был конец.

В это самое время шестеро тайно покинувших крепость смолян уже переправились через замерзший Днепр. Встав на лыжи — кои показались со стены Дедюшину досками — и растянувшись широкой цепью, они медленно пробирались по зловеще потрескивавшему льду. Если кто-то провалится, даже вскрикнуть он права не имеет. На берегу «беглецы», скрываясь за редкими кустами, направились туда, где мерцали в темноте огни самого большого, королевского польского лагеря.

Горят костры, в шатрах топятся очаги — над ними вьется дым. Вдоль шатров, поставленных близко друг к другу, вышагивают стражники. В центре — новенький сруб. Для его величества построили жилье потеплее, как и для прочих военачальников. Поляки уже смирились с тем, что зиму проведут здесь, под Смоленском.

Над центральным срубом, на высоком шесте вьется большое желтое полотнище. Знамя короля с вышитым на нем гербом.

По дороге двое караульных увидели неторопливо идущую группу одетых в польскую справу людей.

— Чего ночью шатаетесь? — окликнул один.

— От кралечек идем! — отозвался Григорий. — А вам завидно?

Акцента он не скрывал. Пускай лучше думают, что венгр или немец.

Фриц, поравнявшись с другом, тихо шепнул:

— Незамеченными мы все не пройдем. Только момента не упустите!

Майер прополоскал рот водкой из фляги, распахнул теплый жупан, словно ему стало жарко, выступил из-за шатра, за которым они схоронились, и, выписывая ногами самые немыслимые кренделя, направился прямо к охранявшим королевский дом стражникам. При этом он завел пьяным голосом песенку на немецком языке:

Если только я живым вернусь домой,
Если не паду убитым под Москвой,
Не обращусь я в прах и в тлен,
Не буду взят я в плен,
Не буду взят я в плен,
То возвращусь к тебе одной,
Моя Лили-Марлен!
Моя Лили-Марлен!

Поляки-стражники покатились от смеха.

— Это что еще за явление среди ночи?

— Ну, и надрался, герой германский!

— Эй ты! — десятник, старший по страже, шагнул наперерез Майеру. — С ума спятил? Короля разбудишь! Заткнись!

— А… что — король не любит музыку? — заплетающимся языком спросил Фриц, хлопая десятника по плечу. — Н… ну х… Хорошо! Я буду петь тише.

— Шел бы спать! — Теперь уже оба стражника обступили развеселившегося немца. — Утро скоро. Если твой командир увидит тебя в таком виде, он вычтет из твоего жалованья.

— И… из какого жалованья? — Фрица снова понесло куда-то в сторону, он едва не упал, но выровнялся. — А, ты про те гроши, что нам платят… На них только напиться и можно! Эти проклятые морозы иначе не пережить. Р… ребята! Пошли ко мне в шатер! У меня еще бутылочка есть!

В это самое время Григорий, Санька и трое стрельцов обошли дом сзади. Колдырев, соединив ладони, подставил их мальчику.

— Давай, Александр. Влезешь?

— А то!

С ловкостью ящерицы мальчик вскарабкался на скользкую крышу, медленно встал в рост, дотянулся до шеста — и вот он уже лезет по шесту вверх.

Григорий с тревогой глянул на небо. В любой момент облака вновь разойдутся, покажется луна. Но вот Санька скатился на плечи Григорию, прижимая к себе огромный желтый комок.

Один из стрельцов ухнул совой.

Тут Фриц окончательно утратил равновесие, плюхнулся на снег, с трудом поднялся и пробурчал:

— Ну… н… ну вас совсем! Вы, поляки не любите веселиться. Я п… пойду спать!

Тут кто-то из стражников случайно бросил взгляд вверх.

— Панове! — от изумления он едва не лишился дара речи. — Ослеп я, или мне мерещится…

— Что тебе мерещится? — смеясь над пьяными ужимками Фрица, спросил десятник.

— Штандарт исчез!

Разом вся стража посмотрела туда, куда указывал их товарищ. Шест над домом короля был пуст!