Стена

Пушку поляки успели подтащить ночью, не без труда смогли нацелить на то самое место, что накануне указал королю Дедюшин, и, едва рассвело, начали обстрел. К кулеврине присоединились мортиры. Из Стены стали вываливаться большие куски кладки. Трещины, что шли снизу, расширились. Вот уже часть Стены стала проседать, рушиться, и в облаках порохового дыма, кирпичной пыли, разметанной ядрами земли, обозначился пролом. Он не был широк: больше, чем четверо в ряд в него пройти не могли.

Полковник Вейер, как обычно, брошенный королем на самый трудный участок и помнивший прошлый урок, теперь не спешил со штурмом. Ландскнехты организованно перестроились, встав в колонну по четыре, и молча и слаженно двинулись к пролому. Совсем рассвело, но уже в десятке шагов было ничего не разобрать — густые облака пыли и порохового дыма не оседали.

Возле пролома по другую сторону уже готовили встречу. Оборону этого участка возглавлял сам Шеин.

Не было с ним больше ни умного Горчакова, ни добродушного Безобразова, ни бесстрашного Довотчикова… Все погибли на Стене или умерли от ран.

Не было рядом никого из старого дворянского ополчения. Вроде никакими особыми подвигами дворяне себя в обороне не прославили, и приказы, случалось, выполняли не охотно, и на стену в караул заместо себя зимой слуг посылали… а вот, поди ж ты, все честно погибли, все.

Не было и логачевских соколят. И они все на Стене пали.

— Двадцать человек с пищалями — на земляной вал! Десять стреляют, десять перезаряжают! — скомандовал воевода остаткам той великолепной полусотни, что крошила вражескую конницу в первые дни смоленской обороны. — Остальные со мной. Стрелкам бить наверняка, мы будем вплотную к полякам.

— К немцам, — уточнил Фриц. — Это идут ландскнехты Вейера. Сигизмунд снова соваль их туда, где будет больше всего крофь. Майн готт…

— Жалко своих? — обернулся к нему Михаил.

— Это надо быльо меня спрашивать раньше, — почему-то резко ответил Майер.

Когда до пролома оставалось не более двух десятков шагов, протрубил горн, и ландскнехты бросились вперед. Огрызавшиеся с соседних башен пушечки не принесли им особого урона: выстрелы были слишком редки и неточны. Ряд за рядом пехота скрывалась в проломе Стены.

Стрелки с земляного вала старались бить наверняка, однако среди дыма и гари целиться было нелегко. Немцев, которые успевали взбежать на вал, встречали бердышами и саблями.

Шеин и его отряд дрались с тем сосредоточенным спокойствием, которое давно смущало противников. Крики, брань, проклятия были на войне обычным делом, к ним привыкли, их не замечали. А вот эта молчаливая невозмутимость пугала, казались проявлением некой особенной силы.

Пространство между валом и проломом было достаточно узким, и вот уже оно заполнилось телами мертвых и раненых, и тем, кто продолжал драться, приходилось ступать по этим телам, вскакивать на них, спотыкаться о вытянутые в кровавой грязи руки и ноги.

Но даже посреди отчаянной рубки, Михаил Шеин вдруг заметил: что-то не так… Похоже было, что с каждой новой атакой немцев их напор слабеет, хотя должно быть наоборот. Что ж, враг дрогнул? Да нет, на этих непохоже. Или?..

— Григорий, ко мне! — крикнул воевода.

— Здесь! — отозвался голос Колдырева где-то рядом.

— Они ведь не наступают! Они наступали только первые минуты, чтобы мы втянулись в схватку. Это хитрость! Они готовят наступление с другой стороны!

— Где? — коротко спросил Григорий.

— На востоке! Останови стрельцов из резерва, Григорий, что сейчас к нам идут — мы здесь и сами продержимся. Бери всех, кого сможешь, — и к Авраамиевским воротам!

— Слушаюсь!

— Стой! Фрица с его айнцвайками тоже возьми, он там будет нужнее. И еще: если поляки войдут в город им нельзя отдавать порох!

— Не бойся, Михаил Борисович, не отдадим!

Михаил посмотрел в лицо Колдырева и понял, что произошло невероятное: Григорий улыбался. По-настоящему, широко, как всегда бывало до гибели Катерины.

Григорий с Фрицем перехватили отряд в полсотни человек, последних защитников Смоленска, когда над восточным участком стены уже поднялись первые фигуры гусар, незаметно взобравшихся по лестницам. Оборона крепости строилась в этот день так же, как все эти два года. Основные силы располагались в центре и выдвигались на угрожаемые участки. Два года это себя оправдывало.

И тут земля задрожала. Новый, страшной силы взрыв громыхнул, как им показалось, прямо под ногами. Толчок многих швырнул на землю.

— На севере! — закричал Колдырев. — За мной! Быстро!

Участок Стены между круглой Крылошевской башней и Крылошевскими воротами, в том самом месте, которое указал польскому королю предатель, осел, открыв широкое пространство сразу в полсотни шагов.

Совсем юный, безбородый еще Андрюша Дедюшин прислан был сюда надзирать за строительством как раз этого участка. А потом прикупил себе деревеньку под Вязьмой и отстроил там ладный терем. Камин в тереме — да-да, камин в тереме — ему клали мастера, выписанные из самой Колывани. Было это десять лет назад. Целую вечность назад.