Стена

Малину я собирала десять дней. Я разленилась, посиживала себе на скамейке и клала в рот по ягодке. Удивлялась, как сама не превратилась еще в малину. Тут вдруг все и кончилось. Нет, плохо мне не стало, просто больше не хотелось сладкого, не хотелось малины. Последние два ведра ягод я отжала через тряпку, разлила сок по бутылкам и опустила их в колодец: там вода и летом холодна как лед. Как ни сладки ягоды — сок на вкус кисловат, но освежает; жаль, что долго он не хранится. Я правда, и не пыталась, но без сахара сок, чего доброго, забродил бы и в колодце. Герметических крышек у меня не было, стало быть, закатать ягоды я тоже не могла. Тоска по сладкому на время отпустила и несколько месяцев не слишком меня донимала. А сейчас вообще прошла. Оказывается, можно прожить и без сахара.

Когда я в последний раз была в малиннике, сильно припекало. Ни облачка на тяжелом, как свинец, небе, парной воздух буквально давил на кусты. Две недели не было дождя, нужно ждать грозы. До сих пор сильные грозы обходили меня стороной, но я все же побаивалась, зная, как они бушуют в горах. Жизнь была достаточно тяжкой и трудной и без стихийных бедствий.

Около четырех над елями неожиданно встала черная стена туч. Не набрав полного ведра, я решила отправиться восвояси. Все время надоедали осы и мухи, они вились над головой и жужжали злобно и ядовито. К тому же в малиннике водились шершни; до сих пор они держались поодаль, однако сегодня тоже надоедали, мелькали в воздухе, как золотистые челноки. Как ни красивы шершни, все же разумнее оставить малинник им.

Осы некоторое время преследовали меня и в лесу, они отвязались от моих ягод только там. Жар стоял под елями и буками, как под большим зеленым колоколом. Стена туч угрожающе надвигалась, солнце скрыла пелена. Остаток пути я чуть не бежала. Хотелось одного: загнать в хлев Беллу и запереться в доме.

Меня встретил скулящий Лукс, он озабоченно и беспокойно поглядывал на небо. Чуял надвигающуюся грозу. Тут же притрусила Белла, напилась у колодца и послушно отправилась в хлев. Весь день ее мучили мухи и слепни, видно, возвращение в хлев ее обрадовало. Я подоила корову, закрыла ставни и заперла дверь на ключ: одна щеколда казалась мне ненадежной защитой от бури.

Потом вернулась в дом, покормила Лукса и кошек, отжала и разлила по бутылкам сок. Но пока не относила их в колодец, чтобы не перебило бурей.[4] Было уже шесть или полседьмого. Небо совсем потемнело, серо-черные тучи подернулись теперь отвратительной такой дымкой, желтой как сера. Она предвещала град или ураган и выглядела угрожающе. Хотя солнце теперь почти не пробивалось сквозь тучи, прохладнее не стало. Мне не хватало воздуха. Ни ветерка. Выпила немного холодного молока и без аппетита съела кусочек рисовой лепешки. Никаких дел не было. Тогда я пошла наверх и проверила все ставни. Потом закрыла окна в спальне. На кухне окно и дверь были пока открыты, но сквозняком не тянуло.

Старая Кошка после еды отправилась в лес. Жемчужина сидела на подоконнике и глядела на черно-желтое небо. Она прижала ушки и выгнула спину, всей позой выражая страх и неудовольствие. Лукс лежал на пороге, высунув язык и шумно дыша. Я погладила Жемчужину, и от ее мягкой шерстки под рукой посыпались искры.

Провела по своим волосам — они тоже затрещали, а по рукам и ногам забегали мурашки. Я решила сохранять спокойствие и села на скамейку перед домом. Мне было жаль бедняжку Беллу в душной мрачной темнице, но тут уж ничего не попишешь, ничем я ей помочь не могу. В любую минуту могла разразиться гроза. Пока же все было тихо.

Совершенно тихо в лесу не бывает никогда. Только думаешь, что тихо, а на самом деле — множество всяких звуков. Вдали барабанит дятел, кричит какая-нибудь птица, ветер шелестит травой, сук бьется о ствол, шумят ветки, когда под ними пробираются зверюшки. Все живет, все хлопочет. Но в тот вечер на самом деле стояла почти полная тишина. Я испугалась, что смолкли знакомые звуки. Даже вода журчала вяло и глухо, словно лениво и против воли. Лукс встал, неловко забрался на скамейку и ласково толкнул меня головой. От усталости у меня не было сил даже погладить его, и я тихо с ним заговорила, оробев от наступившей страшной тишины.

Не понимаю, что мешало грозе наконец начаться. Стемнело, как поздним вечером, и вспомнилось, насколько безобидны, почти уютны грозы в городе. Было так спокойно глядеть на них сквозь толстые стекла. Чаще всего я их вообще не замечала.