Стена

Все, что мне известно о животноводстве — очень мало! — я почерпнула в календарях. Истории, которые там напечатаны и над которыми я прежде так смеялась, нравятся мне все сильнее, одни — трогательные, другие — жуткие, особенно одна, о том, как король угрей мстит крестьянину, мучающему животных, и в конце концов драматически душит его. Это на самом деле замечательная история, хотя мне очень страшно ее читать. Но тогда, в первую зиму, эти истории не очень-то меня занимали. В журналах Луизы целые страницы занимали рассуждения о масках для лица, норковых манто и коллекционировании фарфора. Некоторые маски представляли собой кашицу из меда и муки, и когда я об этом читала, очень хотелось есть. Больше всего мне нравились замечательные кулинарные рецепты с картинками. Но раз, когда меня особенно мучил голод, я так разозлилась (я всегда отличалась вспыльчивостью), что сожгла все рецепты. Последнее, что я видела, — омар под майонезом, скрючившийся в пламени. Это было очень глупо с моей стороны: рецептов хватило бы на растопку недели на три, а я сожгла их все за один вечер.

Потом я бросила читать и пристрастилась играть в карты. Я успокаивалась за этим занятием, знакомые запачканные карты отвлекали от дум. Тогда я просто боялась той минуты, когда надо гасить свет и ложиться. Вечера напролет этот страх сидел со мной за столом. Кошка к этому времени уже исчезала, а Лукс спал под печкой. Я оставалась совсем одна с картами и страхом. И все же каждый вечер приходилось ложиться. Я едва не падала под стол от усталости, но стоило только улечься в тишине и темноте, как сна — ни в одном глазу, и стаей шершней налетают мысли. Когда же наконец удавалось заснуть, я видела сны, просыпалась в слезах и снова погружалась в кошмар.

До сих пор я спала без сновидений, начиная же с зимы сны меня замучили. В снах я видела только мертвых, даже во сне я знала, что в живых больше никого не осталось. Сны всегда начинались лживо-безобидно, но с самого начала мне было известно, что случится что-то очень худое, и события неудержимо катились к той минуте, когда знакомые лица цепенели, а я со стоном просыпалась. Плакала, пока не усну и снова не полечу к покойным, все глубже, все быстрее, чтобы вновь с криком проснуться. Днем была усталой и безучастной, Лукс предпринимал отчаянные попытки развеселить меня. Даже Кошка, которая всегда казалась мне занятой исключительно своей особой, удостоивала меня сдержанных ласк. Думаю, что без них обоих мне бы первой зимы не пережить.

И хорошо, что приходилось все больше внимания уделять Белле, она стала такой толстой, что появления теленка можно было ждать в любой день. Она неуклюже ворочалась и тяжело дышала, я же каждый день ласково беседовала с ней, чтобы приободрить. В ее красивых глазах застыла напряженная забота, словно она раздумывала о своем положении. А может, я все придумала. Так что жизнь моя делилась на страшные ночи и деловые дни, когда я от усталости едва держалась на ногах.

Шли дни. В середине декабря потеплело, снег растаял. Мы с Луксом каждый день ходили в лес. Спала я после этого лучше, но сны видела по-прежнему. Сообразила, что самообладание, с которым я с первого же дня приняла свое положение, было просто шоком. И вот он прошел, я нормально реагирую на утраты. Донимавшие днем заботы о животных, картошке, сене я принимала как соответствуюпще обстоятельствам и потому посильные. Я знала, что справлюсь, и была готова работать. Просыпающиеся же ночью страхи казались совершенно бесплодными, страх за минувшее и мертвое, за то, чего я не могу оживить и чему темной ночью не могу сопротивляться. Похоже, я оказывала себе медвежью услугу, изо всех сил не желая разбираться с прошлым. Но тогда я этого еще не знала. Приближалось Рождество, и я боялась его.

Двадцать четвертого декабря был тихий пасмурный день. Утром мы с Луксом пошли в лес, я радовалась, что хоть снега нет. Неразумно, но тогда казалось, что легче пережить Рождество без снега. Пока мы шагали привычными тропами, на землю с неба очень тихо и медленно спустились первые снежинки. Похоже, и погода против меня. Лукс никак не мог взять в толк, отчего я не радуюсь слетающим с серо-белого неба снежинкам. Я попробовала развеселиться ради него, но не получилось, и он топал рядом, огорченно повесив голову. Выглянув в полдень в окно, я увидела, что деревья побелели, а под вечер, по дороге в хлев, обнаружила, что лес превратился в настоящий рождественский лес, а снег сухо поскрипывает под ногами. Зажигая лампу, я вдруг поняла, что так больше нельзя. Меня охватило дикое желание все бросить и предоставить событиям развиваться своим чередом. Я устала мчаться все дальше и мечтала остановиться. Села за стол и больше не сопротивлялась. Ощутила, как отпускает судорога, сводившая мышцы, а сердце начинает биться спокойно и размеренно. Казалось, помогло само решение сдаться. Я очень ясно припомнила минувшее и попыталась быть беспристрастной, ничего не приукрашивать и ничего не чернить.