Стена

С этого дня сны постепенно начали отпускать меня, они бледнели, я занялась повседневными делами. Прежде всего заметила, что дров осталось мало. Погода стояла пасмурная и не слишком холодная, я решила улучить момент и заняться дровами. Перетащила по снегу бревна и взялась их пилить. Меня тянуло работать, к тому же было неизвестно, что станет с погодой. Может, я заболею, а не то ударят холода и помешают мне пилить. Скоро я стерла руки до пузырей, но пузыри через некоторое время превратились в мозоли и перестали болеть.

Напилив достаточно дров, принялась их колоть. Однажды, отвлекшись, ударила себя топором по колену. Неглубоко, но было много крови, и мне стало ясно, какую нужно соблюдать осторожность. Всякий, кто живет в лесу один, должен быть осторожен, если хочет выжить. Далось это нелегко, но я научилась быть осторожной. Рану на колене по правилам полагалось бы зашить, от нее остался широкий бугристый шрам, который ноет к перемене погоды. Зато в остальном мне очень везло. Все раны заживали быстро, не гноясь. Сперва у меня был пластырь, теперь я их просто завязываю тряпочкой, они заживают и так.

Ни разу за всю зиму я не заболела. Прежде я постоянно простужалась, теперь же все как рукой сняло. И это притом, что беречься особо я не могла и часто приходила домой без сил и промокшая насквозь. Головные боли, раньше нередко мучившие меня, с начала лета не давали о себе знать. Голова болела, только если по ней попадало отлетевшим поленом. Ясное дело, очень часто по вечерам ноют все кости и мышцы, особенно после колки дров или когда потаскаю сено из ущелья. Я вообще-то не была особенно сильной, зато жилистой и выносливой. Постепенно до меня дошло, что своими руками я могу сделать все. Руки — удивительные орудия. Иногда я представляла, что если бы у Лукса вдруг выросли руки, то он вскоре начал бы думать и говорить.

Конечно, есть груда дел, с которыми мне пока не справиться, но я ведь только в сорок лет сообразила, что у меня есть руки. Нельзя требовать сразу слишком многого. Главным достижением могла бы стать дверь в новый хлев для Беллы. Плотницкое дело до сих пор мне не дается, зато я ловко справляюсь с землей и с уходом за животными. Мне всегда нравилось все, связанное с животными и растениями. Только никогда не представлялось случая развить эту природную склонность. И такая работа нравится мне больше всего. Всю рождественскую неделю напролет я пилила и колола дрова. Прекрасно себя чувствовала, спала глубоко и без сновидений. В ночь на двадцать девятое декабря сильно похолодало, пришлось бросить возню с дровами и вернуться в дом. Я утеплила двери и окна в доме и в хлеву полосками, отрезанными от старого одеяла. Хлев был добротной постройки, Белла пока не мерзла. Тепло держала и подстилка, сложенная в хлеву и над ним. Кошка холод ненавидела, ее круглая головенка обвиняла во всем меня. Она корила меня недовольными, попрекающими взглядами и жалобно требовала, чтобы я прекратила наконец это безобразие. Только Луксу холод был нипочем. Впрочем, он радовался любой погоде. Был только несколько разочарован, что я не хочу гулять в трескучий мороз, и все пытался выманить меня на небольшую прогулку. Я волновалась за зверей в лесу. Снега выпало больше чем на метр, травы не достать. У меня было два мешка каштанов, оставшихся от прошлогодней подкормки, я хотела сохранить их как неприкосновенный запас. Ведь может статься, что буду рада и конским каштанам. Однако держались сильные морозы, я начала колебаться и все вспоминала о мешках в спальне. Шестого января, на Трех Королей,[5] я не выдержала. Кошка продолжала глубоко презирать меня и поворачивалась ко мне полосатым задом, Луксу же страстно хотелось гулять. Я надела, что нашлось самого теплого, и мы с псом пустились в путь.

Был изумительный морозный день. Заснеженные деревья сверкали на солнце так, что глазам было больно, а снег сухо скрипел под ногами. Лукс помчался со всех ног в облаке сияющей пыли. Было так холодно, что перехватывало дыхание и при каждом вдохе кололо в легких. Я обвязала нос и рот платком и низко надвинула на лоб капюшон. Сперва направилась к тому месту, где подкармливали дичь. Там все было истоптано. Я похолодела, поняв, что в трудную минуту они все пришли, а кормушки оказались пустыми.