Стена

Двадцатого марта она представила мне выводок. Все трое — толстые и блестящие, но ни у кого не было пушистой шерстки Жемчужины. Мордочка у одного была поуже, чем у остальных, и я решила, что это кошечка. Определить пол у таких маленьких котят почти невозможно, а я к тому же не слишком-то была в этом искушена. С того дня Кошка играла с детьми в комнате. Особенно это развлекало Лукса, который прикидывался, будто он — их папаша. Как только они сообразили, что он безобиден, то начали приставать к нему точно так же, как к матери. Когда маленькие мучители слишком уж донимали Лукса, он решал, что им пора спать, и осторожно переносил их в шкаф. Не успеет отнести последнего — а первый уже снова балуется в комнате. Кошка наблюдала за ним, и если есть на свете кошка, умеющая злорадно ухмыляться, так это она. Наконец она вставала, раздавала оплеухи и сама загоняла свой выводок в шкаф. Она обращалась с ними гораздо суровее, чем с Жемчужиной, и правильно делала — такими они были необузданно игривыми и проказливыми. Вероятно, пошли в господина Ка-ау Ка-ау. День-деньской они носились по дому, и мне все время приходилось быть начеку, чтобы не раздавить их.

Не знаю, как это получилось, но однажды днем, как раз во время буйной игры в пятнашки, с самым маленьким котенком, тем, с узкой мордочкой, случились судороги, и через несколько минут он умер. Я не следила за ним и не могла ума приложить, что с ним стряслось. Он казался совершенно невредимым. Кошка кинулась к нему, принялась ласково облизывать, но тут все и кончилось. Я похоронила котенка неподалеку от Жемчужины. Час проискав его, мать занялась двумя другими, так, словно третьего и не было никогда. Братцы тоже не замечали его отсутствия. Лукса дома не было, вернувшись, он удивился, вопросительно поглядел на меня и отправился к шкафу. Но что-то его отвлекло, и он забыл, зачем туда шел. Тем не менее я уверена: он заметил, что одного котенка не хватает. Словом, я — единственное существо, которое еще вспоминает иногда о звереныше с узкой мордочкой. Может, он ударился головой о стену или у котят тоже бывают судороги? Я рада, что ему не пришлось долго страдать и что я видела, как это случилось. Конечно, я не горевала по нему, как по Жемчужине, но все же мне его немножко не хватало.

Оставшиеся котята, как со временем выяснилось, и впрямь были котами. С тех пор как потеплело, они играли на улице перед дверью, и я волновалась, поскольку они все время норовили залезть в кусты. Они рано начали ловить жуков и мух и свели болезненное знакомство с большими лесными муравьями. Сначала мать глаз с них не спускала, но я приметила, что материнство начинает ее утомлять. Во всяком случае, отпускаемые ею затрещины становились все сильнее. Я не могла пенять ей на это — оба были на редкость буйными и непослушными. Я окрестила их Тигром и Леопардом. Леопард был в светлую серо-черную полоску, а Тигр — темную серо-черную на рыжеватом фоне. Когда выдавалась свободная минутка, я любила глядеть на их неистовые игры. Так и получилось, что оба кота имели имена, а маленький бычок по-прежнему оставался безымянным. Мне ничего не приходило в голову. Ну, у старой Кошки тоже не было особого имени. Конечно, у нее была сотня ласковых прозвищ, но постоянного имени не было никогда. Думаю, она бы к нему теперь и не привыкла.

Вороны, которые могли представлять опасность для котят, с наступлением тепла подались на неведомые летние квартиры, сову тоже не было слышно. Иной раз, сидя на скамейке и размышляя о папаше Тигра и Леопарда, я верила, что у них есть шанс выжить. Разумеется, мне не удалось просто не обращать на них внимания. Я уже начинала за них волноваться. Хотелось, чтобы оба поскорее выросли большими и сильными и научились у своей матери всем уловкам. Но, не успев научиться ничему, кроме ловли мух, Леопард исчез в кустах и больше не вернулся. Лукс его искал, но не нашел. Наверное, утащил какой-нибудь хищник.