Стена

Так много всего стряслось за последнее время. Погибла Жемчужина, родился маленький бычок, Кошка нашла кота, замерзали косули — для хищников зима была сытой. Я же так много пережила, что безмерно устала. Я лежала на лавке и, закрывая глаза, видела снежные горы на горизонте и белые снежинки, что садились мне на лицо светло и тихо-тихо. Не было ни мыслей, ни воспоминаний, только большое тихое снежное сияние. Я знала, что одинокому человеку такие мысли опасны, но не было сил противиться.

Лукс не желал оставлять меня в покое. Он все подбегал и тыкался носом. Я с трудом повернула голову и увидела, как в его глазах тепло и требовательно сверкает жизнь. Вздохнув, встала и принялась за привычные дела. Теперь нет больше Лукса, нет моего друга и стража, а желание раствориться в белом покое, где не будет боли, порой крайне велико. Я вынуждена сама следить за собой и быть к себе строже, чем прежде.

Кошка глядит желтыми глазами вдаль. Иногда она внезапно возвращается ко мне, ее глаза вынуждают меня протянуть руку и погладить круглую головку с черным «М» на лбу. Кошка мурлычет, когда ей это приятно. Иной же раз мое прикосновение ей не нравится. Но она слишком вежлива, чтобы уклониться от него, она просто замирает под моей рукой и сохраняет полное спокойствие. А я медленно отвожу руку. Лукс всегда был вне себя от счастья, если я его гладила. Конечно, иначе он и не мог, поэтому-то мне и не хватает его еще больше. Он был моим шестым чувством. Когда он умер, у меня словно что-то ампутировали. У меня что-то отняли, и отняли навсегда. Не только когда я охочусь и ищу след, когда мне часами приходится карабкаться за подстреленной дичью. Не только, хотя жизнь из-за этого стала намного тяжелее. Самое скверное, что без Лукса я чувствую себя на самом деле одинокой.

После его смерти мне часто снятся звери. Они говорят со мной, как люди, во сне это вполне естественно. Люди, населявшие мои сны первой зимой, ушли насовсем. Их я больше вообще не вижу. Во сне люди всегда плохо ко мне относились, в лучшем случае — безразлично. Звери во сне всегда приветливы и полны жизни. Не думаю, что в этом есть что-то особенное, просто сразу видно, чего я всегда ждала от людей, а чего — от зверей.

Намного лучше было бы не видеть снов вообще. Так давно уже живу в лесу, мне снилось столько людей, животных и разных разностей, но стена — ни разу. Всякий раз, как иду за сеном, я гляжу на нее, то есть я гляжу сквозь нее. Теперь зима, деревья и кусты голые, и я вновь ясно вижу домик. Когда лежит снег, разницы почти не заметно, бело и тут и там, лишь с моей стороны — следы тяжелых башмаков, тех, что на мне.

Стена настолько стала частью моей жизни, что иногда я неделями не вспоминаю о ней. А если и вспомню, она кажется мне не страшнее кирпичной стенки или садовой ограды, что мешает пройти. Да и что в ней такого? Предмет из вещества, состава которого я не знаю. Таких предметов в моей жизни всегда было более чем достаточно. Стена заставила меня начать абсолютно новую жизнь, но по-настоящему меня волнует то же, что и раньше: рождение, смерть, времена года, рост и распад. Стена просто такая штука, не живая и не мертвая, мне нет до нее, по сути, никакого дела, вот она мне и не снится.

В один прекрасный день придется ею заняться, потому что я не хочу оставаться тут навсегда. Но до тех пор не желаю иметь с ней никаких дел.

С нынешнего утра я убеждена, что никогда больше никого не встречу, разве что кто-нибудь остался в горах. Если бы снаружи еще были люди, они бы давным-давно прилетели на самолетах. Я же вижу, что стену перелетают даже самые низкие облака. И они не ядовитые, а то меня бы уже не было на свете. Почему же не прилетают самолеты?

Мне бы следовало раньше сообразить. Не знаю, отчего я об этом не подумала. Где же разведывательные самолеты победителей? Или нет победителей? Не думаю, что когда-нибудь свижусь с ними. В общем-то хорошо, что я прежде не думала о самолетах. Еще год назад такая мысль повергла бы меня в глубокое отчаяние. А сейчас — нет.

Уже несколько недель с глазами у меня, кажется, не все в порядке. Вдаль я вижу отлично, но при письме строчки часто расплываются перед глазами. Это, наверное, из-за слабого света и из-за того, что писать приходится твердым карандашом. Я всегда гордилась своими глазами, хотя гордиться физическим преимуществом глупо. Никогда не могла представить себе ничего хуже слепоты. Может, я просто стану чуть более дальнозоркой и беспокоиться не о чем. Скоро снова мой день рождения. С тех пор как живу в лесу, не замечаю, что старею. Ведь нет никого, кто мог бы обратить на это мое внимание. Никто не говорит мне, как я выгляжу, сама же я никогда об этом не думаю. Сегодня двадцатое декабря. Буду писать, пока не придет пора весенних работ. В этом году лето будет не таким тяжелым, поскольку в горы я перебираться не стану. Белла, как в первый год, попасется на лесной луговине, и это избавит меня от дальнего трудного пути.