Стена

Луга сверкали под утренним солнцем, все ночные страхи улетучились. В долине, верно, еще моросило, и, как всегда в дурную погоду, я вспомнила о Кошке. Ну, она сама выбрала независимую жизнь. Да полно, выбрала ли, у нее вовсе не было выбора. Не очень-то я от нее отличаюсь. Тоже могу выбирать, но чисто умозрительно, то есть никак не могу. Мы с Кошкой были из одного теста, и сидели мы в одной лодке, которая плыла со всем, что в ней жило, к огромным неведомым водопадам. Я человек, и мне принадлежит честь понимать это, хотя я ничего не могу изменить. Если вдуматься, сомнительный подарок природы. Отгоняя мысли, я потрясла головой. Да-да, очень хорошо это помню, потому что потрясла так энергично, что в затылке что-то хрустнуло и шею целый день было не повернуть. Придя в себя, следующие дни занималась дровами и стертой пяткой. Ходила босиком, делала холодные компрессы, и воспаление на глазах стало спадать. Выпила море молока, сбивала масло, выскребла хижину, перештопала рваные носки, постирала свое небогатое бельишко, а вечерами сидела на скамейке на солнышке. Только на пятый день после грозы мы с Луксом снова спустились в долину. За следующие дни убрала оставшееся сено. Справилась к двум и на буковых ветках перетащила последнюю копну с опушки к сеновалу.

Позади гигантская работа, работа, месяцами стоявшая передо мной колоссальной горою. Теперь же я устала, но была довольна. Не припомню, чтобы с тех пор, как мои дочки были маленькими, мне доводилось испытывать такое удовлетворение. В те далекие годы после долгого трудного дня, когда игрушки уже убраны, а выкупанные дочки лежат в постельках, я и была вполне счастлива. Я была хорошей матерью для малышей. А когда они подросли и пошли в школу, все изменилось. Не знаю почему, но чем старше были дети, тем неувереннее я себя с ними чувствовала. Продолжала делать для них все, что в моих силах, но очень редко бывала рядом с ними счастлива. Тогда я снова сблизилась с мужем; казалось, ему я нужна больше, чем им. А дочки ушли, взявшись за руки, за спиной ранцы, волосы развеваются, а я и не знала, что это — начало конца. А может, догадывалась. Потом я уже никогда не была счастлива. Все безнадежно изменилось, и настоящая жизнь для меня кончилась.

Поставив к стенке косу, грабли и вилы, я заперла сеновал. Пошла к дому. Стена слегка подпруживала ручей. Перешла вброд ледяную воду и позвала Лукса. Потом вскипятила дома чай и мы с Луксом пообедали. На постели сохранился след Кошки, это меня очень успокоило. Может, осенью мы снова все соберемся у горячей печки. Поправила постель и пошла взглянуть на бобы. Все лето напролет они цвели красными и белыми цветами, теперь же было полно зеленых стручков. Буря хоть и оборвала цветы, но не справилась со стеблями и подпорками. Я решила на следующий год значительно расширить бобовые грядки, чтобы постепенно создать питательную замену хлебу. Между тем пришел август, через несколько недель надо будет собираться на зимние квартиры. Убедилась, что в печке не осталось ни уголька, и мы с Луксом пошли обратно. Я радовалась, что все труды позади, что Белла с Бычком снова могут день-деньской пастись, а дойка станет регулярной.

На этот раз Тигр не поднял крика при нашем возвращении — мрачно нахохлившись, он сидел у печки и жалостно мяукал. Я его погладила, но он не шелохнулся, а когда Лукс захотел его обнюхать, зло и раздраженно зашипел. Позже, кончив дела, я разглядела, что он хромает на трех лапах. Не так-то просто осмотреть раненую кошку, а тем более кота с темпераментом Тигра. Я повалила его на спинку и до тех пор почесывала брюшко, пока не удалось осторожно удержать лапу. Он загнал в подушечку шип или занозу. Я по меньшей мере раз десять пыталась вытащить ее пинцетом. Получилось только потому, что мимо двери пролетела птица и отвлекла Тигра от меня и пинцета. Небольшая операция завершилась удачно. Тигр возмущенно вскочил, выбил пинцет у меня из рук и ускакал на улицу.

Позже я увидела, как он усердно зализывает ранку, сидя на скамейке. В общем-то он вел себя вполне сносно. Кошки легко впадают в панику: любая шуршащая бумажка, любое резкое движение могут их до смерти перепугать. Они ведь живут в одиночку, поэтому всегда должны быть начеку и настороже. За каждым безобидным кустиком, за всяким углом дома может притаиться враг. Только одно в них сильнее недоверчивости и осторожности — любопытство.