Стена чудес (СИ)

Пятый моргнул, встретился с Долорес взглядом и не смог сдержать предвкушающей улыбки: с каждым новым басовым аккордом, печаль в нём вспыхивала, превращаясь в ярость, а ярость пульсировала и наполняла его разрушительной энергией.

Не дожидаясь знака от Долорес, Пятый развернулся и, неловко махнув битой, разнёс экран телевизора. Стало легко и в то же время нет. Злость всколыхнулась, и ему захотелось ударить что-нибудь ещё. Он бил посуду, в щепки разносил стулья, превращал в мелкое крошево магнитофоны, вкладывая в каждый удар всё, что злило его все эти месяцы: вселенская несправедливость, собственная зависимость и калечность, и невозможность жить без музыки.

Он бил и бил в такт кричащей музыке: и не подпевая голосам из колонок, а завывая вместе с ними. Дыхание сбилось быстро, но вместе с тяжёлыми выдохами уходила тоска.

Долорес была где-то рядом, и в итоге они снова столкнулись плечами и обменялись взглядами. Такая же потная, она улыбалась, обнажая белые зубы, потянулась к нему и потёрлась щекой о щёку, насколько позволяли каски, а потом заорала ему на ухо:

— Эта тачка здесь для тебя. Давай расхуярим её вместе.

Пятый запнулся сначала, но тут же расхохотался. Вытер лоб рукавом и кивнул.

Он помнил аварию до секунды, но раньше машины не напоминали ему о трагедии.

Сейчас же, когда кровь билась в висках, а ярость заряжала удары, он ненавидел и автомобили тоже.

Он облизнул губы и ударил по машине первым, разбивая фары. Долорес повторила за ним. Потом не сговариваясь, они опустили биты на лобовое стекло, на капот, сбили боковые зеркала, окна. Металл мялся как бумага, столько злости и обиды на случай было в Пятом.

Он не остановился, пока перед ним не рухнула одна из дверей. Застыл, выдыхая через зубы, потом рухнул на колени и, закрыв глаза, запрокинул голову. Он не знал, на сколько этого хватит, но сейчас он чувствовал себя свободным от тоски и обиды на весь мир.

Долорес положила руки ему на плечи. Пятый выпрямился и посмотрел на неё, а потом рассмеялся снова. Музыка затихла, Долорес стянула с него каску и очки, а он снял каску и очки с неё.

— Хорошо, правда? — Долорес погладила его по потным щекам.

— Это… потрясающе, — выдохнул Пятый. Она прижалась влажным лбом к его и зажмурилась, но тут же отпрянула.

— Приезжай иногда. Уверена, ребята будут только за, если мы будем приходить почаще, — она поднялась, подобрала свою биту и пошла на выход. Пятый сделал ещё несколько глубоких вздохов, провёл по волосам, откидывая мокрую чёлку назад, встал и последовал за ней.

Расплатившись и отдышавшись, они, наконец, покинули «Хуячечную». Улица встретила их тяжёлым дождём. Долорес обречённо вздохнула, вытащила из сумки зонтик и протянула Пятому.

— Ты выше, — сказала она. Взяла его под руку и прижалась, как только Пятый раскрыл жёлтый зонт в цветочек у них над головами.

— Хорошо, что дождь пошёл. Ненавижу духоту, — заметил Пятый. — Какие у нас планы на вечер?

— В смысле? — Долорес склонила голову набок и сощурилась, глядя на него. — Мы же идём на концерт.

— Долорес, — Пятый качнул головой. — Ты же знаешь, что я не могу.

— Всё ты можешь. Особенно после «Хуячечной». Ты бы видел себя со стороны, — она прижала руку к груди.

— Мне кажется, это не… — Пятый поморщился. — Что, если мне станет ещё больнее?

— Конечно станет. Но это значит, во-первых, что ты ещё жив. А во-вторых, что раны затягиваются.

Пятый поджал губы. Он всё ещё сомневался.

— Ты всем рассказал, что никогда играть не будешь, но половину весны провёл у Миранды сочиняя музыку, — Долорес положила голову ему на плечо, теперь глядя не себе под ноги, а на зонтик над ними. Дождь стучал по плотной ткани, будто барабанщик на концерте.

— Ты под ноги не смотришь, — сказал Пятый.

— Зато ты смотришь за двоих, — хмыкнула она. — Идём на концерт, Пятый. И Клауса порадуешь, и сам поймёшь, что чужие выступления тебя не пугают.

— Откуда ты знаешь, что не пугают?

— Просто знаю и всё, — ответила Долорес. — Только если мы хотим успеть к началу, лучше взять Убер.

— Убер так Убер, — Пятый притормозил, достал телефон и вызвал такси.

Ему было страшно. Что успех Клауса оттолкнёт, что его музыка и песни ранят ещё сильнее. Но Долорес, прижимавшаяся к его боку, будто рыцарь в сияющих доспехах, одной улыбкой отгоняла тревоги.

Да и в конце концов, ему и правда хотелось порадовать Клауса. Бедолага терпел его эти полгода, а Пятый так ни разу его толком и не поблагодарил.

— Думаешь, стоит ему сказать? — он скосил взгляд на Долорес.

— Ты дурак? Конечно стоит. Вот прямо пока ждём такси, возьми и напиши ему.

Пятый прикусил щёку, набрал короткое: «Мы придём», и сразу же отправил.