Стена плача

– А ты почем знаешь? – Бабка хитро прищурила правый глаз.

– Знаю, – снисходительно ответил тот, – не маленький.

– Сколько ж тебе годиков?

– Почти шесть.

– Большой, – старуха покачала сухенькой головкой, – а бузишь, как малыш. Стыдно.

– Он не виноват, – вступилась Ася. – Я ему обещала кое-что, а выполнить до конца не смогла. Вот он и расстроился.

– А ты, милый, не расстраивайся, – посоветовала бабка, улыбаясь металлическими зубами. – Мамка в другой раз все сделает, как говорила. И насчет Бабы-яги не сумлевайся, есть она, сердешная. Как не быть?

Степка глянул на пассажирку с недоверием и любопытством. Ася невольно улыбнулась, радуясь, что он, наконец, успокоился.

– Так-то, дружок. – Старуха корявым пальцем надавила на его нос. – Вам выходить-то скоро?

– Скоро, – сказала Ася.

– Ну, всего хорошего, – пожелала бабка и, приблизив лицо к ее уху, произнесла шепотом: – Дите никогда не обманывай, оно все чует. Потом не простит. У меня их шестеро было, детишек, так я им всегда только правду, как ни трудно. Коль обещала, изволь исполнить. Поняла, девонька?

Ася кивнула и поежилась. Ей вдруг показалось, что старуха знает всю ее подноготную – и то, о чем она думает, и куда торопится – и осуждает.

Она поспешно подхватила Степку и стала пробираться к выходу.

28

В клетке громко зашуршал Пал Палыч.

Морковка вздрогнула от неожиданности и тихонько выругалась. Алексей через ее голову потянулся к джинсам, достал из кармана пачку сигарет, закурил.

Лизавета глянула на него искоса и вдруг весело, тоненько хихикнула.

– Ты чего? – Он уставился на нее с недоумением.

– Да нет, ничего. – Она вытянулась поудобнее на простыне. – Так, анекдот вспомнила.

– Какой еще анекдот?

– Рассказать? Идет Илья Муромец по лесу, видит: у Змея Горыныча головы узлом завязаны, Соловья-разбойника кто-то мордой в дупло засунул, Баба-яга сидит по уши в своей ступе и трясется от страха. Развязал Муромец Горыныча, Соловью помог выбраться из дупла, подает руку Бабе-яге и интересуется: «Ягуся, кто ж это вас так?» Та робко улыбается: «Эх, Илюшенька, до чего ж ты хороший, когда трезвый. А то – свистишь не так, летишь не так…» – Лизавета звонко расхохоталась.

Алексей улыбнулся.

– Ты на кого это намекаешь?

– Да на тебя, конечно. Кабы не жрал водку, как лошадь, да не дрался, цены б тебе, Лешечка, не было. – Морковка ласково потрепала его по щеке. – Дура я, сама твоей зазнобе адресок дала. Не сказала бы, она, может, и не отыскала тебя. Был бы ты мой, как прежде. Сигаретку дашь?

– Бери.

Она закурила, свернулась калачиком у Алексея под боком.

– Больно зла была на тебя тогда, оттого и плюнула. Пусть, думаю, мается она, как я намаялась.

– Чего это ты зла была? – без особого интереса спросил Алексей.

– Здрасте, – Лизавета выразительно хмыкнула, – он и не помнит! Ты, когда с Мугутдином подрался и тот тебя уволил, бешеный был, аж трясся. Мне мужички стукнули, что у вас там заварушка. Я дела побросала – и к сторожке. Гляжу, ты мне навстречу топаешь, глаза от злости белые. Ну я, на свою голову, попробовала тебя уговорить пойти к Мугутдину, повиниться, чтоб остаться на рынке.

– А я чего?

– Чего, говоришь? – Лизавета усмехнулась. – Отметелил за милую душу. Я потом два дня еле ноги таскала, спасибо, что не убил. Раззявый-то по сравнению с тобой – дитя малое. – Она глубоко затянулась и проговорила с грустью: – Потом еще мне Санек добавил, глаз изуродовал. Я сердитая была на мужиков, а на тебя пуще всех. Не стерпела… а надо было. Ты б меня сейчас не гнал.

– Да я тебя и не гоню, – вполне дружелюбно проговорил Алексей, на которого ее рассказ произвел впечатление. Сам он, хоть убей, не помнил ничего из того, что она говорила.

– Правда? – Морковка вдруг уткнулась носом ему в грудь.

Несколько минут они лежали молча, Алексей чувствовал ее горячее дыхание на коже. Потом Лизавета подняла голову, заглянула ему в глаза.

– Знаешь, какая у меня мечта? Самая-самая заветная?

Он покачал головой.

– Что б ты меня сюда, к себе… жить… Я б тогда, как верная собака, служила тебе.

– Зачем мне собака? – Алексей равнодушно пожал плечами.

– Ну не собака, рабыня. Стирала бы на тебя, готовила. Хочешь, выручку свою отдавать буду, а ты дома сиди, не работай?

– Ты это серьезно? – Он окинул ее насмешливым взглядом.

– Серьезно. Ты ведь болеешь, тебе отдыхать надо. Я ж понимаю…

– Чего ты понимаешь? – вдруг разозлился Алексей. – Дурь плетешь, слушать противно.

– Ладно, буду молчать, – покорно согласилась Морковка. – Это ж я так… мечтаю просто. Мечтать ведь не вредно, Лешечка.

– Глупые у тебя мечты. – Алексей докурил и, приподнявшись на локте, глянул на стоящий на столе будильник. – Смотри-ка, уже пятый час.

– А у кого они не глупые, мечты-то? – нараспев протянула та и сладко зевнула.

В коридоре протяжно скрипнуло.

– Кто это? – Лизавета удивленно подняла брови.

– Почем я знаю? – Алексей прислушался.

Раздались тихие шаги, хрустнул паркет.

– Ты чего, дверь не запер? – Морковка натянула до подбородка простыню. – Вот чучело!

– Заткнись. – Алексей подвинул ее, чтобы подняться. В это время дверь из коридора распахнулась.