Стена Зулькарнайна

Заинтересованны ли они в окончательном распаде государственного образования, занимающего шестую часть суши? Будем логичными: нельзя отменить конкретные структуры региональной власти, не поставив на их место всемирную структуру, которая немедленно и повсюду взяла бы на себя функции упраздненных “суверенитетов” Ни ООН, ни Бильдербергский клуб, ни трехсторонняя комиссия технически не приспособлены играть роль исполнительной власти. Кроме того, нельзя отменить одну региональную силу, сохранив другую. Иными словами, нельзя упразднить в качестве империи СССР и не упразднить при этом в том же качестве США. Разумеется, и до этого дело дойдет, и, возможно, скоро, ибо было бы ошибкой отождествлять американский (как и любой другой) империализм с мондиализмом: США — лишь инструмент последнего, обреченный, как и всякий инструмент. Но именно сегодня о демонтаже американской государственности вопрос не стоит. Значит, он не может стоять и в отношении советской, ибо это два неразрывно связанные, взаимодополняющие компонента мирового контроля.

Существует еще немало политологов, которые мыслят в категориях именно империализма, империалистических интересов, считая их последней инстанцией в определении геополитики. С этой точки зрения расчленение, захват, физическая оккупация, прямое администрирование контролируемых пространств выглядят как вполне адекватные цели, которые могут ставить перед собой хищнически ориентированные государства, в том числе и в отношении России. Но дело в том, что реальные интересы международного истеблишмента (настоящей последней инстанции в принятии глобальных решений) не только транснациональны, они трансимпериалистичны, эти интересы не совпадают с хищническими интересами кого бы то ни было. А как же, можно спросить, интересы тех самых транснациональных монополий, гораздых грабить сырье и контролировать рынки сбыта? Увы, эта ситуация тоже в значительной мере уходит в прошлое. Сейчас мир стоит на пороге того, что сам рынок в его привычном понимании превратится в экономический архаизм. Господствующий капитал (а господствующим сейчас является только ростовщический) все меньше заинтересован не только в том, чтобы скупать, но даже и в том, чтобы продавать. Приоритеты политэкономии недавнего прошлого теряют силы.

Можно быть уверенным в том, что громадные пространства Северной Евразии по-прежнему предпочтительнее сохранять под эгидой автохтонного суверенитета: это чрезвычайно сберегает силы и средства и — что намного важнее — гарантирует стабильность. Кроме того, нельзя забывать о такой пусть второстепенной, но все же имеющей свой вес детали: на территории, подлежащей непосредственному контролю, приходится создавать соответствующую инфраструктуру (которая далеко не сводится к своему материальному воплощению!). Это означает делегировать данной территории ряд очень специфических возможностей, даже некоторых полномочий. Так, Индия не смогла бы сегодня стать региональной минисверхдержавой, если бы не получила определенную инфраструктуру от английской администрации. Но полномочия, связанные с этой инфраструктурой, англичане смогли доверить только Индийскому национальному конгрессу, партии, созданной британской “Интеллидженс сервис” в 1881 году в перспективе независимости, полученной три поколения спустя! Кажется невероятным? А разве в конструкцию Союза 70 лет назад не закладывались параметры, функциональный смысл которых становится ясен только теперь?

Статус, отводимый мировым контролем России ближайшего будущего, в чем-то напоминает бразильский (не случайно во время перестройки резко активизировались советско-бразильские контакты). Бразилия является ведущей державой южноамериканского континента, России отводится место ведущей державы азиатского. У России есть Сибирь, у Бразилии — нечто аналогичное, так сказать “Сибирь Южного полушария”. И то и другое — Сибирь и Амазонская сельва — регионы хищнической эксплуатации и экологического бедствия. Кроме того, этнический автохтонный субстрат Северной Евразии и Южной Америки родствен. Россию мондиализм принуждает разоружиться, — Бразилия только что под давлением мирового контроля отказалась от собственной ядерной программы. И та и другая получают в свое ведение полицейское курирование регионов, объявленных “второстепенными”. В прошлом у обеих стран — свержение монархии, гражданские войны, крестьянская партизанщина, жестокие диктаторские режимы в одно и то же время (Варгас, президент в 1930—45 и 1950—54 гг., покончил самоубийством перед лицом растущего кризиса в стране). Даже перестройки в России и Бразилии начались одновременно: в 1985 г. завершилось 20-летнее правление военной хунты, начавшееся, кстати, одновременно с брежневской эпохой.

Конечно, до недавнего времени СССР сравнивался с США, представляя собой как бы их альтернативный аналог, но это время прошло. Все же сравнение с Бразилией условно: существенно большая значимость России заложена, во-первых, в ее центральной географической позиции в Восточном полушарии, во-вторых — в исторической миссии.