«Ни в коем разе не трогайте этот камень.
Как часто бывает во сне, он почувствовал, что сей запрет крайне важен, и с беспокойством, равносильным страданию, стал оглядываться в поисках камня.
Но тот пропал. А на его месте появилось отверстие в нору, и он наклонился и заглянул в нее. Внутри что-то зашевелилось, и, к неописуемому его ужасу, перед ним возникла рука – чистая правая рука в чистом рукаве с манжетой. Казалось, она жаждет поздороваться. Он подумал, не будет ли невежливо с его стороны проигнорировать руку. Но пока он раздумывал, рука стала волосатой, грязной и тощей, мало того, на сей раз она явно пыталась схватить его за ногу. Тут ему стало не до этикета, он закричал, рванулся и проснулся.
Вот такой приснился ему сон, Фансшоу казалось (такое тоже часто случается), что во сне что-то еще происходило с ним до этого, и тоже важное, но не столь поразительное. Проснувшись, он некоторое время лежал, вспоминая подробности сна, и особенно рисунки на капители, на которые он почти не обратил внимание. Во сне что-то в них было не так – в этом он не сомневался, но что именно, он так и не вспомнил.
То ли из-за этого сна, то ли из-за того, что шел первый день его отпуска, рано вставать он не стал. И бросаться в путешествие по округе тоже. Утро он посвятил наполовину ленивому и наполовину поучительному образу жизни – проглядывал тома трудов местного Археологического общества, где имелось огромное количество статей мистера Бакстера о находках кремневых орудий труда, римских раскопках, монастырских развалинах – в общем, по всем разделам археологии. Написаны они были странным, напыщенным полуграмотным языком. Этому человеку бы да образование, подумал Фансшоу, какой бы ученый из него получился, хотя, возможно, он и был таковым (сие заключение осенило его чуть позже), но из-за склонности к противоречию и полемике, причем в такой нравоучительной манере, словно он обладал наивысшим знанием, его работы производили неприятное впечатление. И художником он, по всей видимости, был приличным. К одной из статей был приложен рисунок предполагаемых реставрационных работ и расширения монастырской церкви, и задумано это было превосходно. Самой выдающейся деталью церкви была красивая центральная башня со шпилями. Она напомнила Фансшоу башню, которую он видел с холма и которая, по словам сквайра, принадлежала Олдборнской церкви. Но надпись под рисунком гласила, что это не Олдборнский монастырь, а Фулнакерский. «Ага, – подумал он, – по всей вероятности, Олдборнская церковь была построена монахами из Фулнакера, и Бакстер перерисовал Олдборнскую башню. Нет ли каких примечаний? Вот оно что – опубликовано после его смерти… найдено среди бумаг».
После ленча сквайр поинтересовался у Фансшоу, что он собирается делать.
– Часа в четыре сяду на велосипед, – ответил Фансшоу, – и поеду в Олдборн, а по пути назад навещу Холм Висельника. Придется сделать круг миль в пятнадцать, я прав?
– Да, примерно, – подтвердил сквайр. – Тогда вы будете проезжать мимо Ламбсфилда и Уонстоуна, там тоже есть на что поглядеть. В Ламбсфилде на окна церкви, а в Уонстоуне на камень.
– Прекрасно, – сказал Фансшоу, – по дороге где-нибудь перекушу. А можно я возьму бинокль? Я прикреплю его ремнем к багажнику.
– Разумеется, – согласился сквайр. – Надо будет купить еще один, получше. Съезжу сегодня в город и поищу.
– А зачем вам еще один? – удивился Фансшоу.
– Не знаю; хорошо иметь лишний, да и… в общем, старина Паттен считает, что этим не стоит пользоваться.
– А что, он здесь решает все?
– Ну, у него по этому поводу свои соображения… не знаю, говорит ли он что-то о старом Бакстере. Я обещал ему, что выслушаю его потом. Чем-то он встревожен со вчерашнего вечера.
– Почему? Ему тоже приснился страшный сон?
– Кажется. Его сегодня прямо не узнать: совершеннейшая развалина. Сказал, что не спал всю ночь.
– А может, он расскажет, когда я вернусь?
– Ладно, я попрошу его подождать. А если вы приедете поздно? А вдруг у вас лопнет шина где-нибудь в восьми милях отсюда и вам придется возвращаться пешком, что тогда? Эти велосипеды… я попрошу, чтобы нам приготовили на вечер холодные закуски.
– Что именно мы будем есть, все равно, поздно ли я вернусь или рано. А для починки велосипеда у меня все имеется с собой. Ладно, я поехал.
Когда Фансшоу катил свой велосипед по дороге в девять часов вечера, он думал о том, что сквайр, наверное, не в первый раз просит накрывать на стол к ужину.
Что сквайр и подтвердил, когда встретил его в холле, причем повторил это несколько раз – он был очень доволен, что его недоверие к велосипедам оказалось верным. Вид же его взмокшего, усталого, голодного и измученного друга совершенно не вызвал в нем сочувствия. Вся его жалость выразилась в следующих словах:
– Вероятно, сегодня вам потребуется выпить чего-нибудь покрепче? Бокал сидра с сахаром и пряностями сойдет? Отлично. Слышишь, Паттен? Сидр со льдом, и побольше. – Затем Фансшоу: – Только не торчите в ванной всю ночь.