Стенающий колодец

Предлагаю читателю перенестись в Сибург – местечко на восточном побережье. Оно не очень изменилось со времени моего детства. К югу простираются болота, испещренные дамбами, отчего в памяти возникают начальные главы «Больших надежд»; к северу тянутся поля, сливающиеся с пустошью; за пустошью уходят вверх можжевельники, и еще выше растет утесник. Вдоль побережья тянется улица, на которой стоит большая церковь из песчаника с широкой гладкой западной башней и с колокольней на шесть колоколов. Как хорошо я помню их звон в жаркое августовское воскресенье, когда наша группа медленно поднималась по белой пыльной крутой дороге к церкви – она стоит на вершине низкого холма. В те жаркие дни они звонили ровно и чуть потрескивая, но, когда воздух становится более влажным, их звон тоже становится мягче. К маленькой станции вдоль той же дороги спускались рельсы. Неподалеку от станции находилась веселая белая ветряная мельница, а чуть поодаль, у южной окраины городка, где простирается покрытый галькой берег, имелась еще одна; повыше к северу третья. Домики из красного кирпича с шиферными крышами… но к чему обременять вас столь обычными деталями? Просто они так и просятся на бумагу, когда начинаешь вспоминать о Сибурге. Как бы мне хотелось писать всегда нужные слова. Но я их забыл. Я не очень-то умею живописать.

Покинув городок и море, пройдите мимо станции и сверните по дороге направо. Дорога песчаная и тянется вдоль железнодорожных путей, и, если вы никуда не будете сворачивать, она уведет вас ввысь. Слева (теперь вы двигаетесь на север) болото, а справа (там, где море) растут старые пихты, побитые ветром, очень толстые и кривые, как и все деревья близ моря. Ежели вы увидите их из поезда прямо на горизонте, вы тут же поймете, что приближаетесь к ветреному местечку. На вершине моего холмика пихты выпрямляются и бегут к морю, потому что в ту сторону стремится и гребень, который оканчивается четко обозначенной насыпью, откуда открывается обзор на ровные травянистые поля, и вершину которого венчает пихтовая рощица. В жаркий весенний день здесь очень неплохо посидеть и полюбоваться синим морем, белыми мельницами, красными домиками, яркой зеленой травой, церковной башней и дозорной на юге вдали.

Как я уже и говорил, впервые я побывал в Сибурге, будучи ребенком. Между тем моим в нем пребыванием и более поздним прошло много лет. И все же он занимает много места в моих воспоминаниях, и любые о нем истории меня крайне интересуют. И вот одна из них… услышал я ее вдали от Сибурга и совершенно случайно от человека, которому я обязан… порядком, потому что он доверил мне ее содержание.

– Эти места я знаю более или менее (так он сказал). В Сибург я обычно ездил весной поиграть в гольф. Мы с другом, Генри Лонгом, – возможно, вы его знали («Слегка», – ответил я) – останавливались в «Медведе», снимали номер на двоих и наслаждались жизнью.

Но после его смерти я туда больше не езжу. И вряд ли поеду, особенно после того, что произошло с нами, когда мы посетили его в последний раз.

Это было в апреле 19.. года. И в гостинице в то время мы проживали одни. Поэтому все общие помещения были практически пустыми, вот почему мы сильно удивились, когда после обеда дверь нашего номера отворилась и из-за нее высунулась голова молодого человека. Он был нам знаком. Такой анемичный, похож на кролика… светлые волосы и светлые глаза… но противным он не был. Поэтому, когда он спросил: «Извините, это частная комната?», мы не стали огрызаться, а просто ответили «Да». А потом то ли Лонг, то ли я… не важно… сказал: «Входите, пожалуйста». – «Можно?» – спросил он, кажется, с облегчением. Ему явно было скучно одному, и, так как он оказался разумным и не стал тратить время на россказни о своей семье, мы попросили его чувствовать себя как дома. «Вероятно, в других помещениях сейчас уныло», – заметил я. Он согласился и сказал, что мы так добры, ну и так далее. Он уселся и стал делать вид, что читает книгу. Лонг раскладывал пасьянс, а я писал. Через несколько минут мне стало ясно, что гость наш здорово нервничает, и это его состояние передалось мне, ну, я и отложил свое писание и начал с ним разговаривать.

После нескольких слов, не помню каких, он стал очень откровенным.

– Может, я кажусь вам странным, – так начал он, – но дело в том, что я в сильном потрясении.

Тогда я посоветовал ему принять бодрящий напиток, что мы и сделали. Нас прервал официант, и, когда дверь открылась, я подумал, что этот парень больно пугливый, но потом он опть принял скорбный вид. В этих местах он никого не знал, случайно выяснил, кто мы (ему кто-то в городе сообщил), и, если мы не возражаем, он очень нуждается в нашем совете. Ну мы, разумеется, оба ответили: «Конечно» или «Да, да», Лонг отложил свои карты, и мы приготовились слушать.