Стенание

– Вы правы: Генрих любезно принял посланника из Рима, но, похоже, заключение мира с его святейшеством, как папа римский себя величает, требует отказа от главенства над Церковью в Англии, которое дано королю Богом. Разумеется, сие неприемлемо. Бертано пока еще здесь, но, я думаю, ему пора возвращаться к своему хозяину. Откуда вы узнали о его приезде? – резко спросил сэр Уильям.

– Анабаптистов подслушали, – спокойно ответил я. – Вы негодяй, заставили убить столько простых людей ради удовлетворения собственных амбиций!

– Полагаете, причиной всему мои амбиции, да? – прошипел Пейджет.

– Да.

И тут, к моему удивлению, королевский секретарь мрачно рассмеялся и встал.

– Думаю, настала пора вам увидеть то, о чем вы никогда не догадывались, мастер умник. Даже Стайс ничего об этом не знает. – Он поднял канделябр со свечами и прошел к двери. – Следуйте за мной, – велел он, властным мановением руки распахнув дверь.

Я медленно встал.

– Пойдем с нами, – сказал Пейджет стражнику.

Тот занял позицию рядом со мной, а Уильям открыл дверь напротив. Я оказался в темной галерее, полной прекрасных ароматов, как и галерея королевы, – только эта была шире и вдвое длиннее. Когда мы шли по тростниковой циновке, наши шаги не производили шума, а канделябр со свечами, который нес в руке Пейджет, выхватывал на стенах гобелены и картины, еще более великолепные, чем я видел раньше, мраморные колонны и постаменты с гигантскими вазами, прекрасными моделями кораблей и инкрустированные драгоценными камнями ларцы, внутри которых бог знает что хранилось. Я понял, что это, должно быть, личная галерея Генриха, и задумался, почему все ее содержимое не перевезли в Хэмптон-Корт. Мы прошли мимо огромного боевого знамени с королевскими лилиями – несомненно, это был французский штандарт, захваченный при взятии английскими войсками Булони. На нем виднелись темные пятна. Кровь, понял я, и снова вспомнил, как взлетела в воздух отрубленная рука Барака. Я подскочил, когда какое-то маленькое существо пробежало вдоль стены. Крыса. Пейджет нахмурился и пролаял охраннику:

– Разберитесь с этим! Вызвать одного крысолова обратно из Хэмптон-Корта!

Наконец мы дошли до конца галереи, где у большой двойной двери стояли два стражника. Взглянув в окно рядом, я понял, что мы находимся сейчас прямо над стеной дворца, за которой увидел широкую дорогу к Уайтхоллу – Уайтхолл-роуд. Мимо проходила компания молодых джентльменов, и факельщики освещали им путь.

– Мастер секретарь. – Очередной стражник поклонился моему спутнику и открыл перед ним дверь.

Зажмурившись после сумрака коридора, я вошел вслед за Пейджетом в просторную, прекрасно обставленную комнату, ярко освещенную множеством желтоватых сальных свечей в серебряных канделябрах. Стены здесь были покрыты полками с редкими и древними книгами, а между ними висели роскошные картины, в основном с изображением сцен из античной истории. Окно выходило прямо на улицу. Я понял, что мы, должно быть, находимся внутри Гольбейновых ворот. У окна стоял широкий, заваленный бумагами письменный стол, а на нем я увидел блюдо со сластями и золотую флягу с вином. На бумагах, поблескивая стеклами в свете свечей, лежали очки.

У стола стоял королевский шут Уилл Соммерс, и на плече его пестрого камзола сидела обезьянка. А рядом с ним, в огромнейшем кресле, глядя на меня голубыми глазами так же сурово и свирепо, как и на портрете, хотя они и превратились теперь в крохотные щелочки на бледном, заплывшем жиром лице, сидел сам король, его величество Генрих VIII.

Глава 52

Я мгновенно согнулся, поклонившись как можно ниже. После того, что случилось с Бараком, я не оказывал Пейджету должного почтения, но, встретившись лицом к лицу с королем, инстинктивно выразил покорность. Я успел лишь заметить, что на Генрихе был длинный камзол, как и в тот день, когда лорд Парр показал мне его из окна, и что голова его с легкими, как дымка, белыми волосами не покрыта.

Возникла пауза. Кровь прилила мне к лицу, и я подумал, что сейчас лишусь чувств. Но никто не смел выпрямиться и посмотреть в лицо королю, пока тот сам не обратится к нему. Потом я услышал смех его величества. Это был натужный скрип, странным образом напоминающий смех казначея Роуленда. Наконец Генрих заговорил неожиданно тонким для своей могучей комплекции голосом, какой я помнил еще по Йорку:

– Значит, хитроумный Пейджет, которого не зря прозвали Мастером Интриг, разоблачил тебя? А кто-то, я смотрю, съездил тебе по морде? – И снова раздался скрипучий смех.

– Я полагаю, ваше величество, что была драка, прежде чем Стайс схватил Шардлейка, – вставил Уильям.

– Что ты уже рассказал ему?

– Ничего, ваше величество. Вы же говорили, что сами хотите это сделать.

Король произнес все тем же тихим голосом, но теперь я явственно различил в нем угрозу:

– Ладно, сержант Мэтью Шардлейк, выпрямись.