Медик осторожно приподнял одеяло, и я увидел под рубашкой больного три широкие раны на груди и на животе. Они были зашиты, но вокруг двух ран кожа вздулась и покраснела, а у третьей пожелтела.
— Боже милосердный! — воскликнул я.
Гай осторожно опустил одеяло, но это потревожило Маккендрика, и он стал бормотать громче:
— Бертано… Антихрист… Папский инкуб…
Малтон сурово посмотрел на меня:
— Услышав, о чем говорит несчастный, я перенес его сюда. Для его же собственной безопасности, а возможно, и для защиты других.
— И он называл мое имя?
— Да. И не только твое. В том числе, как ты только что слышал, имя Бертано, о котором ты меня спрашивал. Вообще говоря, его слова — бред и полная ерунда, но я слышал, как он упомянул саму королеву Екатерину Парр. Речь бессвязная, все твердит о каких-то шпионах и предателях при английском дворе. По большей части бессмыслица, да и его шотландский выговор мне непривычен. Но я разобрал достаточно, чтобы понять, что этому человеку известно нечто опасное и что он религиозный радикал. Однажды он обругал мессу, сказав, что это не более чем коровье мычание. В другой раз заявил, что все монархи должны быть свергнуты. — Поколебавшись, врач добавил: — Я вижу, ты его знаешь?
— Я видел его лишь однажды, хотя и разыскивал несколько недель.
— Кто он такой?
Я посмотрел Малтону в глаза:
— Не могу сказать, Гай, ради твоей же безопасности. Прошу тебя, держи его подальше от остальных пациентов: он знает опасные вещи. У него было что-либо с собой, когда его привели? — нетерпеливо спросил я. — Может быть, какая-нибудь книга?
— У него был экземпляр запрещенного Нового Завета в переводе Тиндейла с подписью автора внутри и кошелек с несколькими монетами.
— И больше ничего?
— Ничего.
Я посмотрел на Маккендрика — тот часто дышал — и сказал своему другу:
— Я бы предотвратил это убийство, Гай, если бы мог. Надеюсь, ты мне веришь.
— Да, — ответил он. — Верю. Но ты по-прежнему вовлечен во что-то очень опасное, верно?
— Да. — Я снова посмотрел на Джеймса. — Могу я допросить его?
— Он почти все время бредит.
— И все-таки я попробую. А тебя, Гай, я попрошу выйти. Не обижайся, я не хочу, чтобы ты ненароком услышал что-нибудь такое, что может подвергнуть тебя риску. Не хватало еще и тебя затягивать в эту трясину.
Помолчав в нерешительности, медик кивнул:
— Я ненадолго оставлю вас. Но не утомляй его.
Малтон вышел и закрыл за собой дверь. В комнате был табурет, и я пододвинул его к кровати пациента. Уже темнело, Смитфилдская площадь опустела, и голоса на ней затихли. Я осторожно дотронулся до больного. Его глаза открылись, но беднягу била лихорадка, и он ничего не видел.
— Мастер Маккендрик? — спросил я.
— Учитель Маккендрик, — прошептал он. — Я учитель, проповедник.
— Учитель, кто сделал это с вами?
Я не был уверен, что он меня услышал, но больной вдруг проговорил, устало, снова закрыв глаза:
— Их было двое, да, двое. Застали меня врасплох, хотя я очень осторожен. Выскочили из дверей и пырнули ножом. Двое. Я ранил одного в плечо и сумел убежать. — Он грустно улыбнулся. — Скрылся между домами… Пришлось узнать лондонские переулки за эти годы. Такие же, как в Стерлинге. О, я всегда убегал, убегал от папских и королевских лакеев. Но сейчас я ослаб, потерял много крови. — Он вздохнул. — Убегал, всегда убегал…
Я наклонил голову ниже:
— Вы знаете тех, кто на вас напал, учитель?
Джеймс устало покачал головой.
— Это были двое молодых людей: один светловолосый, с бородавкой на лбу, а другой почти лысый? — продолжил я расспросы.
— Да, они. — Умирающий посмотрел на меня, и его взгляд впервые сфокусировался. — А ты кто?
— Тот, кто накажет злодеев, напавших на вас.
Я подумал, что, набросившись на Маккендрика, Дэниелс и Кардмейкер явно недооценили силу и проворство бывшего солдата, и он сумел убежать к толпе подмастерьев. Но, похоже, убежал все-таки слишком поздно, чтобы спасти свою жизнь.
Маккендрик протянул из-под одеяла руку и схватил мою. Его ладонь была твердой и мозолистой — рука человека, который трудился и воевал, — но горячей и липкой от пота.
— Это они убили мастера Грининга? — спросил он.
— Да, и его подмастерье Элиаса тоже.
Рука Джеймса сжала мою крепче, а его глаза открылись, голубые и ясные. Он уставился на меня:
— Элиаса? А мы думали, он предатель.
— Нет, это был не он, — ответил я, а про себя подумал: «И не ты».
Маккендрик отпустил мою руку и со стоном откинулся на подушку:
— Значит, остается только Кёрди, Уильям Кёрди, которого мы считали такой искренней и чистой душой…
«Да, — подумал я, — но Кёрди мертв и не может сказать, кто был его хозяином. Его убили люди Рича».
Умирающий вновь посмотрел на меня и спросил:
— Ты один из нас?
— Один из кого?
— Из братьев. Верующих в новые небеса и новую землю. Тех, кого наши враги называют анабаптистами.
— Нет, я не из ваших.
Плечи Джеймса поникли, а потом он сурово посмотрел на меня: