Стенание

Митчелл сглотнул:

— Ну, теперь наверняка начнутся розыски Лимана.

— Решение остается за королевой и лордом Парром, — тихо сказал я, вставая. — А пока глаз не спускайте с Годжера — и никому ничего не говорите.

С этими словами я поклонился и ушел.

Я вернулся в личные покои королевы. Лорд Уильям расхаживал туда-сюда, а его племянница по-прежнему сидела под своим балдахином, поигрывая жемчужиной, некогда принадлежавшей Екатерине Говард. У ее ног лежал спаниель Риг.

Я рассказал им, что проделали Лиман и Годжер.

— Понятно, — мрачно кивнул лорд Парр. — Благодаря вам теперь мы знаем кто, но не знаем зачем. А из-за этого болвана Митчелла Лиман сумел скрыться.

— Есть еще и третий аспект — как, — заметил я. — И думаю, тут не обошлось без замочных дел мастера. Стало быть, у Лимана имелись деньги, чтобы подкупить людей, и это очень важно. Признаться, я уж начал подумывать, не целое ли сообщество радикалов может быть тут замешано, от стражника Лимана до печатника Грининга. Но это возвращает нас к основному вопросу: зачем им вообще красть рукопись?

— И прежде всего, откуда они вообще узнали о ее существовании? — спросил старый лорд.

Королева вдруг низко склонила голову, ее шелка зашуршали, и она заплакала, громко, мучительно зарыдала. Дядя подошел и положил руку ей на плечо.

— Кейт, Кейт, — проговорил он, утешая ее. — Мы должны сохранять спокойствие.

Ее величество подняла лицо. Оно было испуганным, и от слез белила размазались по щекам. У Екатерины был настолько жалкий вид, что у меня сжалось сердце.

— Сохранять спокойствие?! — закричала она. — Интересно, как?! Когда кража уже привела к двум смертям! И кто бы ни похитил мою книгу, похоже, что это всего лишь исполнители, за ними стоял еще какой-то человек, и она сейчас у него! А все из-за моего греха гордыни — я не послушала совета архиепископа Кранмера и не уничтожила рукопись! А теперь остается только покаянно лить слезы! Вот уж действительно «Стенание грешницы»! — Она издала долгий прерывистый вздох, а потом обратила свое несчастное лицо к нам. — Знаете, что хуже всего для меня, написавшей книгу, побуждающую людей забыть мирские искушения и искать спасения души? Что даже теперь, когда погибли эти бедные люди, я думаю не о них, не об оказавшихся в опасности родных и друзьях, а о себе, боюсь, что меня сожгут, как Энн Аскью! Я представляю себя прикованной к столбу, слышу треск подожженного хвороста, чувствую запах дыма и ощущаю пламя. — Она повысила голос, и теперь он звучал безумно. — Я боюсь этого с самой весны! Когда король публично унизил Ризли, я подумала, что все закончилось, но теперь… — Она ударила себя в грудь кулаком. — Я эгоистка, просто ужасная эгоистка! Я, которая считала, что Господь наградил меня милосердием… — Королева уже кричала, и спаниель у ее ног тревожно заскулил.

Парр твердо взял племянницу за плечи и посмотрел в ее распухшее лицо:

— Крепись, Кейт! Ты же продержалась эти месяцы — так не расклеивайся сейчас! И не кричи. — Он кивнул в сторону двери. — Стражник может услышать.

Королева кивнула и сделала несколько долгих шумных вздохов. Постепенно она пришла в себя и сумела унять дрожь. Взглянув на меня, Екатерина попыталась улыбнуться сквозь слезы:

— Наверное, вы не думали увидеть вашу королеву в таком виде, Мэтью? — Она похлопала дядю по руке. — Ну вот, милорд. Все хорошо, это была лишь минутная слабость. Я снова пришла в себя. Мне нужно умыться и велеть служанкам заново наложить белила и румяна, прежде чем я опять выйду.

— Мне очень печально видеть вас в таком расстройстве, ваше величество, — тихо произнес я. — Но мне пришла в голову одна мысль. Лорд Парр, вы сказали ее величеству, что ее крики может услышать стражник?

Глаза королевы тревожно расширились, и лорд Уильям похлопал племянницу по руке:

— Я преувеличил, чтобы Кейт успокоилась. Эти двери толстые, их сделали такими специально, чтобы королева могла уединиться. Стражник может услышать громкий голос, но не слова.

— А что, если человек кричал? — спросил я. — Мужчина с громким низким голосом, голосом проповедника, привыкший, чтобы его слышали вдали?

Старик нахмурился:

— Никакой мужчина не осмелится прийти сюда и кричать на королеву.

Но Екатерина сообразила, к чему я клоню: она подалась вперед, широко раскрыв глаза и скомкав в ладони носовой платок, и проговорила:

— Ну конечно, архиепископ Кранмер. В тот вечер, когда мы спорили о «Стенании грешницы» и я возражала против его доводов, я кричала, и — да, он тоже кричал. — Королева судорожно сглотнула. — Мы добрые друзья и обсуждали наедине вопросы веры много раз, и Кранмер очень боялся, что может случиться, если я сделаю «Стенание грешницы» достоянием публики. Сколько раз за эти последние двенадцать лет он, наверное, и сам страшился костра? И архиепископ был абсолютно прав, теперь я это понимаю. — Она снова посмотрела на меня. — Да, пожалуй, стражник и впрямь мог разобрать слова Кранмера. Мы беседовали на повышенных тонах, и он говорил мне, что, если я попытаюсь опубликовать «Стенание грешницы», гнев короля не будет иметь границ.

Лорд Парр сдвинул брови: