Стенд

Глава 27 Первое правило любого правила — правильное правило

Система Маленькой-Хайгона.

Автономная медицинская база № 28.

Марк Енсен.

Отчаяние разным бывает. Очень разным.

От робкого и светлого, с привкусом легкой ностальгической грусти, до мрачных чернильно-черных глубин, когда нет сил даже на жалость к самому себе.

Марк Червиолле-Енсен был знаком с отчаянием вплотную, давно и очень накоротке, пересмотрел все оттенки, перепробовал все тончайшие нюансы и мельчайшие привкусы. Он мог бы написать альманах, путеводитель или даже энциклопедию, поскольку знал об отчаянии все.

Во всяком случае, так ему раньше казалось…

— … РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕ-ТЫ-РЕ-ПЯТЬ…

До того, как полтора десятка абсолютно приличных и вроде бы безвредных людей умудрились за каких-то полтора часа превратить его жизнь в подобие ада, а 28-ю станцию — в помесь бедлама со свалкой, оставив его в растрепанных чувствах в не менее растрепанной станции и на грани самого глубокого и отчаянного отчаяния из всех, с которыми ему только приходилось иметь дело на протяжении последних по крайней мере двадцати лет.

— … ДИНЬ-ДОН…

И улетели, оставив его одного.

Почти одного…

— … ВЫ-ШЕЛ-ЗАЙ-ЧИК-ПО-ГУ-ЛЯТЬ…

Может быть, все оказалось бы вовсе не так страшно, если бы только этим бы и ограничилось. И Марку Червиолле-Енсену, вполне вероятно, и удалось бы удержаться на грани. Если бы такие приличные с виду люди действительно отбыли, оставив его одного.

— … ДИНЬ-ДОН…

Но не тут-то было…

— … ВДРУГ-О-ХОТ-НИК-ВЫ-БЕ-ГА-ЕТ…

Неприятности усугублялись еще и тем обстоятельством, что Марк Червиолли-Енсен не любил детей.

— … ДИНЬ-ДОН…

Не любил и побаивался.

Разных — молчаливых и орущих даже во сне, активных и апатичных, веселых и плаксивых, скандальных и тихонь.

Не любил — и все тут.

— … ПРЯ-МО-В-ЗАЙ-ЧИ-КА-СТРЕ-ЛЯ-ЕТ…

Он не любил их, независимо от возраста — и совсем крошечных, регулярно пачкающих пеленки, насквозь пропахших молоком и усердно таскающих в рот всякую дрянь, и относительно больших, регулярно пачкающих стены подъездов, насквозь пропахших папиными папиросами и маминой парфюмерией и с не меньшим усердием таскающих все, что не приколочено.

— … ДИНЬ-ДОН…

Он не любил их, вне зависимости от внешнего вида — и аккуратных толстеньких отличников-всезнаек в очках, и хрупких поэтов-художников с мечтательной поволокой в подслеповатых глазенках, и дочерна загорелых жилистых сорвиголов спартанского воспитания.

— … ПИФ-ПАФ-ОЙ-ЁЙ-ЁЙ…

Он не любил их, вне зависимости от социального положения — и золотых юнцов, скучающих в обществе персональных телохранителей, и вокзальных оборвышей с цепкими глазами и ловкими пальцами.

— … ДИНЬ-ДОН…

Но больше всего на свете он ненавидел девочек типа крошка-барби…

— … У-МИ-РА-ЕТ-ЗАЙ-ЧИК-МОЙ…

Аккуратненько причесанных, одетых в воздушные кружевные платьица, которые любой нормальный ребенок благополучно изгадил бы в течение первых же пяти минут, кукольных милашек с фарфоровыми личиками и стеклянными прозрачными глазками, с маленькими аккуратненькими пальчиками — розовый ноготок к розовому ноготку, — с вечно белыми носочками, губками бантиком и ровненькой, как по линеечке, челочкой.

— … ДИНЬ-ДОН…

Правда, сумасшедших он не любил намного больше.

Хотя бы уже потому, что в реальной жизни сталкивался с ними гораздо чаще — родной дядюшка со стороны матери, как никак, хотя и считался абсолютно безобидным, любил-таки иногда выскакивать перед самым началом номера на сцену в абсолютно непотребном виде, чем неизменно страшно пугал пожилого дирижера, невероятно смущал тогда еще совсем молоденькую тетушку со стороны матери и приводил в полный восторг остальную публику. А двоюродная сестра самого Свена Енсена, например, всю свою сознательную жизнь боролась за предоставление избирательных прав канарейкам, в полной и не подлежащей критике разумности которых не сомневалась ни секунды. И даже основала специализированную академию при построенной персонально для их нужд церкви в рамках какой-то из труднопроизносимых конфессий. Да и сам Свен Енсен под старость крышей ослабел преизрядно.

— … РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕ-ТЫ-РЕ-ПЯТЬ…

А еще Марк Червиолле-Енсен не любил считалки. И животных тоже не любил. Особенно зайцев.

Вернее — зай-чи-ков.

— … ДИНЬ-ДОН…

Зайчиков Марк Червиолле-Енсен просто на дух не переносил.

— … ВЫ-ШЕЛ-ЗАЙ-ЧИК-ПО-ГУ-ЛЯТЬ…

Голос был громок и имел ясно слышимый металлический оттенок. Но все-таки — это был детский голос.

— … ДИНЬ-ДОН…

Марк заскрежетал зубами и, не рассчитав, задел гаечным ключом какие-то провода. Посыпались искры, запахло озоном. Половина огонечков на пульте мигнула и погасла. Жалобно пискнув, отключилась система аварийного оповещения.

Голос продолжал звучать, как ни в чем ни бывало.

— … ВДРУГ-О-ХОТ-НИК-ВЫ-БЕ-ГА-ЕТ…

Марк взвыл и швырнул кожух динамика внутренней связи об пол. Покосился на экран.