Степь и Империя. Книга I. СТЕПЬ (СИ)

Больц чувствовал себя осужденным, которому сначала объявили о помиловании, а потом вновь накинули на шею петлю.

— Давайте дальше порассуждаем вместе. Скажите, во всех этих ваших беседах, узнали ли Вы хоть что-то, о чем не знали раньше?

— Но Вы же сами, говорите, мессир, что даже Вы не слышали о связи через кровь!

— Да, не слышал. Но заметьте — я все еще не убежден, что эта связь существует. Если принять за отправную точку предположение, что все это Вам привиделось, то единственным способом опровергнуть это было бы нечто, что Вы узнали бы из этих бесед, чего ранее не знали. И напротив — то, что «беседы» происходили только в те моменты, когда Вы были предельно утомлены или взбудоражены, больше говорит в пользу того, что в эти моменты Вы беседовали сами с собой…

— Я не сумасшедший!!!

— Ни в коей мере… Подобные беседы с собственным «альтер эго» вели сотни людей, оказавшихся в тяжких обстоятельствах: потерпевших кораблекрушение, затерянных в лесах, закованных в повязки после травм. Многие из них потом искали нашей помощи для избавления от мнимой «одержимости», но мы так и не находили магических существ, «подселившихся» в их голову. Отдых и спокойная жизнь приводили к тому, что они более никогда не вспоминали об этих неприятностях. Наши целители неплохо знакомы с этой проблемой и хорошо с ней справляются.

— Но это казалось таким реальным!

— Что «казалось реальным»? Полупрозрачный собеседник, приходящий к Вам на границе сна и яви, и развлекающий Вас Вашими же собственными анекдотами?

— Когда Вы рассказываете это подобным образом, я начинаю сомневаться, что это вообще было…

— Нет, это было. А вот была ли это злонаправленная магия Степи — я сомневаюсь… Но на одном сомнении мне не удастся принять решение. Меня обнадеживает в данной ситуации, что Вы, Адалард, нашли способ отгораживаться от своего «собеседника», прогонять его.

— Да, у меня пару раз получилось, но последние два дня пути у меня просто не было на это сил, и он трепался со мной непрерывно…

— Кстати, а что Вы сейчас испытываете по отношению к Вашему «серому собеседнику»? Привыкли к нему?

— Да что Вы, мессир! Я и раньше степняков не жаловал, а уж после похищения сестры, простите за признание, вряд ли пытался бы задержать кого из них живым. Но эта гадость, которая влезла мне в голову… Это не ненависть, мессир, нет. Это омерзение, отвращение. Но, если подумать, то и ненависть никуда не делась. Омерзение пополам с ненавистью…

— Тогда я дам Вам один совет. Если серый гость вновь потревожит Вас, опирайтесь на свою ненависть и отвращение, чтоб прогнать его. В них Ваша сила…

— Спасибо, мессир, я запомню.

— Однако, пока вы здесь, в полку, никто Вас не тревожил?

— Нет…

Инквизитор задумчиво побарабанил пальцами левой руки по подлокотнику кресла. Рассказ егеря всерьез ставил под угрозу его планы создания «плацдарма» в Степи. В любой другой ситуации соображения секретности перевесили бы любые другие доводы. Но только не сейчас. Не сейчас.

Лишь один человек мог провести ударный эскадрон через горы.

И мастер Бирнфельд готов был рискнуть.

— Значит так, лейтенант, — уверенным тоном заговорил инквизитор. — Все, что Вы мне рассказали, не меняет полученных Вами распоряжений. Завтра и послезавтра вы работаете над кроками и «легендой», а потом отправляетесь готовить эскадрон к выходу. Ваш рассказ прошу держать в строжайшей тайне. При появлении вновь Вашего призрачного собеседника немедленно находите офицера инквизиции, прикомандированного к штабу корпуса, в его отсутствие — любого инквизитора. Передаете ему письмо для меня. В письме пусть будет лишь одна условленная фраз. Ну, предположим, «серость обыденности снова одолевает меня». Они найдут способ быстро передать мне Ваше сообщение. И, побольше уверенности, лейтенант!

— Благодарю Вас, мессир. Я могу идти?

— Да, ступайте…

* * *

Оставшийся в одиночестве инквизитор погрузился в размышления, но длились они недолго. Встряхнувшись, будто отгоняя наваждения, мастер Питер извлек из дорожного сундука большую тетрадь и постарался максимально подробно записать и рассказ Больца о, возможно, новом проявлении степной магии, и результаты магического обследования, и свои выводы и размышления.

Рабочий дневник с первых дней обучения становился для инквизиторов постоянным спутником. Наставники приучали записывать туда все события, все мысли, все факты и рассуждения, которые касались дел, расследуемых инквизицией. Рабочий дневник был для инквизитора тем же, что для солдата — личный жетон. Он был подсказкой и предупреждением для тех, кто придет следом. В этих дневниках могли таится сведение, смысл и значение которых порой становились понятны лишь спустя многие годы после смерти их авторов. Знания — вот сила инквизиции. А дневники и архивы — способы приумножать это знание.

Закончив записи, инквизитор запер дневник в специальное отделение дорожного сундука и вернулся к письмам. Государственные заботы, лежащие на нем, не позволяли полностью сосредоточиться лишь на одном расследовании.

* * *