Степь зовет

В потемках он нашарил вилы и начал разметывать солому в углу. У него словно прибавилось сил. Тяжелые вилы быстро ходили в старческих, сухих руках, отбрасывая один за другим пласты слегшейся, прошлогодней соломы. Скоро Оксман нащупал глину. Он отставил вилы и вышел к Нехаме.

В отдалении, наискосок улицы, светились окна красного уголка. Время от времени на окна ложились тени — видно, кто-то проходил перед лампой.

— Бог знает, что там делается, — проговорила Нехама. — Поскорее бы ты не мог?

Оксман знаком велел ей замолчать и прислушался. Ему почудился шорох в палисаднике. — Где эта… Настя?

— Я ее в сад отослала.

— Если что, не кричи, кашляни — я услышу.

Он вернулся в клуню, взял лопату и принялся разрывать глинистую землю.

Собрание началось не так, как рассчитывала Элька. Только Калмен Зогот уселся рядом с нею за стол, с задних лавок послышались выкрики:

— Давайте о Хонце говорить!

— Думаете, никто не знает?

— Куда делся хлеб из амбара? — буркнул Симха из-за чьей-то спины.

— Тут наш хлеб воруют, а мы молчим! — надрывался Риклис. — Давайте ключи!

Становилось шумно. Кричали уже не только на задних скамьях, все собрание вспыхнуло, как стог сухой соломы.

— Наш хлеб сожрал, чтоб ему подавиться! — визжала Кукуиха.

— Двести пудов прикарманил — и шито-крыто…

— Постыдился бы хоть людям в глаза смотреть! Правда, Шия? — И Симха Березин потянул Кукуя за рукав.

— Пойдем к амбару!

— Ключи давай! Клади их на стол!

У Эльки стоял звон в ушах, словно она сидела на тряском возу и обезумевшие кони сломя голову несли ее под откос. «Только не растеряться!» — повторяла себе Элька, вцепившись руками в край стола. Она откинула назад волосы и поднялась.

Но прежде, чем она успела слово сказать, к столу протолкался Хонця. На нем лица не было. Веко над вытекшим глазом судорожно подергивалось.

— Кто… кто обворовал амбар? — выдавил он с хрипом.

— Ты! — крикнул Риклис. — Смотри-ка на него — он еще и несмышленыша из себя корчит!

— Я? Я?… — Хонця хотел еще что-то сказать, но не мог.

— Хонця, тебе пока слова не давали, — вмешалась Элька. — Товарищ Зогот, попросите его сесть. Тише, товарищи! Мы этот вопрос обсудим, хотя он и не включен в повестку. Мы обсудим его тут же. Слово имеет… Кто хочет слово? Кто поднял вопрос?

Мгновенно воцарилась тишина. Хуторяне переглядывались, кое-кто стал оборачиваться к Березину. Тот сидел тише воды, ниже травы.

— Кто просит слово? — повторила Элька. — Кажется, Симха Березин хотел что-то сказать? Я думаю, мы выслушаем его?

— Правильно!

— Реб Симхе, ну!

На лбу у Симхи густо выступил пот. Он бросил тоскливый взгляд на дверь, но там стоял Онуфрий Омельченко.

— Нам, товарищи, вопрос ясен, — продолжала Элька, не спуская глаз с Березина, — кто-то тут постарался, поработал языком. И не одного Хонцю хотят опорочить… Но об этом потом потолкуем, а сейчас дадим слово Березину. Просим, Березин! Подойдите сюда, к столу.

Симха Березин привстал было и опять сел.

— Почему вы меня спрашиваете? Ничего я такого не говорил, ничего не знаю…

— Значит, по-вашему, на Хонцю напраслину возвели? — перебила его Элька. — Так вас понимать или нет?

— Ничего я такого не знаю… Это меня…

— Значит, вы тут ни при чем? Значит, кто-то другой тут воду мутит? Сейчас мы это узнаем, сейчас узнаем…

— Он самый и говорил, — крикнул кто-то, — а теперь, видишь, на попятный полез!

— На нас хочет свалить!

— Ах ты старый пес! Сам брехал, а сейчас… — Он это, он!

Элька села. «Теперь мы на верной дороге. Теперь пусть кони мчат».

Оксман вырыл уже порядочную яму, когда услышал кашель Нехамы. Лопата выпала у него из рук.

— Что? — испуганно спросил он, на цыпочках выбегая к ней.

— Ничего… Запершило в горле. Это я колос жевала… Иди, иди! Что-то они больно орут. — Она показала на красный уголок. — Пока ты прособираешься, они еще, не дай бог…

Она не договорила.

Оксман вернулся в клуню и в потемках спустился в яму. Вскоре он уже нащупал мешки.

«Такую пшеницу жалко везти, зимой ей цены не будет. Но что поделаешь, когда крыша над головой горит?» Он нагнулся, кряхтя выбросил из ямы мешок с зерном, потом ухватился за другой. «Эх-хе-хе! — вздохнул он. — Собственную пшеничку приходится воровать. Ну и жизнь…»

Все так же впотьмах он уложил мешки в телегу, со всех сторон укрыл соломой.

— Идем. Надо покормить коней, — еле слышно позвал он жену. — Дожили, а?… Не забыть бы цепь снять на ветряке, напомнишь мне…

Осторожно, стараясь не скрипеть, он приотворил ворота в конюшню и проскользнул внутрь. Тяжело вздохнув, Нехама пошла за ним.

У Эльки сверкали глаза, горели щеки. Ее словно несла какая-то могучая и радостная сила, слова сами срывались с языка.

— Назад нам пути нет! — звенел ее высокий, чистый голос. — Вспомните, как жили ваши отцы и деды, как сами вы жили до этого времени! Поглядите на Хому Траскуна — какая жизнь у него была, что он нажил?

— Лодырь, — не удержался Симха Березин. Он тут же пожалел, но было поздно.